вышли из ворот и направились к Южной башне. Пройдя шагов тридцать, ландскнехты с факелами добрались как раз до того места, где стояли на стене барон, рыцарь Юнкер и кнехты из стражи. Вот наконец люди с факелами подошли к краю сухого рва. И все увидели тело Фелиции. Баронесса лежала на дне рва, на камнях, навзничь. Даже с высоты стены было видно, что она мертва. Как у неё вывернута была шея... с таким увечьем оставаться в живых просто невозможно.

Когда Аттендорн и Юнкер спустились со стены, тело Фелиции уже достали из рва. Воины стояли над баронессой тесным кружком.

— Расступитесь! Расступитесь! — велел Юнкер.

Барон, растерянный, бледный, с всклокоченными волосами, опустился возле тела на колени.

— Ах, Фелиция... Ах, Фелиция... — качал он головой.

Здесь как раз подошёл Лейдеман, за которым накануне посылали в деревню.

Он сказал:

— Какие тяжкие настали времена. Лекарю в Радбург хоть не приходи. Один повод печальнее другого.

Присев на корточки с другой стороны от Фелиции, он снял с её лица маску, закрыл мёртвые глаза баронессы, потом вытер свои пальцы платком.

— Мазь какая-то...

При этом все обратили внимание на то, что кожа на лице и на руках у мёртвой госпожи Фелиции лоснилась от мази.

Лейдеман осмотрел сломанную шею баронессы.

— Здесь уже никак было не помочь, господа. Она умерла сразу — едва только упала.

Опираясь на предплечье Юнкера, барон тяжело поднялся с колен. И заметил Лейдеману:

— В случае с нашей сестрой Господь прибегнул к вернейшему средству от всех болезней — к смерти.

Глава 55

«До сих пор и не дальше!» —

установление не для войны

од войны вдруг изменился. Если раньше русские воеводы не хотели брать города и замки, проходили мимо и удовлетворялись грабежами, разорением земель и пленением ливонцев, то теперь они стали города и замки штурмовать, захватывать, после чего, восстановив укрепления, оставлять за собой. Если что не получалось взять с ходу, осаждали — упорно и со знанием дела. Уже были серьёзные столкновения с русскими у Мариенбурга и Эрмеса. Всё чаще стали бунтовать эсты, почувствовали немецкую слабину. То тут, то там вспыхивали восстания. Отряды повстанцев грабили поместья, даже пытались прорваться в некоторые хорошо укреплённые замки. Убивали своих хозяев, разрушали их дома, оскверняли могильники, рубили виноградную лозу, выжигали господские поля. И были повстанцы неуловимы, поскольку ночью, собравшись в условленном месте и увидев, сколь много их, грабили, жгли и насиловали, а разойдясь под утро по деревням и мызам, при свете дня становились они прежними крестьянами. Горсть зерна, что бросил в полный сусек, опять найдёшь ли? Щепоть соли, брошенную в полную солонку, вновь возьмёшь ли?.. Ночью они были дерзки и отчаянны, оставляли после себя разрушения и пепелища, днём — тихи и смиренны, как все другие крестьяне. Иные повстанцы, расправившись со своими господами и страшась возмездия, прибивались к русским.

Барон Аттендорн с рыцарями и полусотней кнехтов через день совершал вылазки; миль на десять отдалялся от Радбурга — по большой дороге то на восток, то на запад; иногда прочёсывал леса. Устраивал засады на дорогах и мостах, оставлял дозорных на перекрёстках, засылал разведчиков в соседние комтурии. Пару раз были стычки с небольшими отрядами русских. Но от серьёзного столкновения русские разведчики уходили.

Лекарю Лейдеману прибавилось работы, ибо после стычек, коротких и жёстких, иные кнехты могли похвалиться ранами. Шить раны помогал Лейдеману молодой пылауский цирюльник.

Прошёл слух, что огромное русское войско осадило Феллин. Все верили: Феллин — неприступная ливонская твердыня, и не сомневались, что русские обломают об эту твердыню зубы. Две недели ждали в напряжении, жадно внимали каждому известию, доставляемому кем-нибудь из-под Феллина. И радовались, всякий раз узнавая, что ливонская твердыня стоит и гордо реет над ней знамя старого ландмейстера, радовались, слыша, что русские под стенами феллинских форбургов гибнут во множестве...

Но по прошествии двух недель и в деревне, и в замке стало известно, что русские захватили всё же Феллин[86] и даже пленили самого Иоганна Фюрстенберга. Произошло это несчастье по вине наёмников, коих среди защитников города было большинство. Не получив своевременно жалования, наёмники отказались защищать то, что ещё не было разрушено и требовало защиты[87]. Большое число доблестных воинов Ливонии полегло... Многие города ливонские и крепости, устрашённые падением твердыни, коей крепче был только рижский замок, теперь сдавались русским; иные складывали оружие уже только при появлении русских в поле зрения, даже не попытавшись обороняться, не сделав ни одного выстрела. Они потрясены были пленением старого магистра и разрушением Феллина. Другие недолго сопротивлялись, после первых пушечных выстрелов посылали к грозным русским воеводам переговорщиков, пробовали откупиться, испрашивали милосердия.

Готовили Радбург к обороне, к длительной осаде. Укрепляли стены и башни. Свободных от несения службы кнехтов обязывали сносить с округи камни — вернейшее оружие в умелых руках. За каждую сотню камней делали прибавку к жалованию.

Пока рыцари Юнкер и Хагелькен вместе с Аттендорном занимались укреплением замка, рыцари Якоб и Эдвин принимали на хозяйском дворе подводы с зерном и иным продуктом. Торопились, хотели под самые своды наполнить закрома, ибо чуяли, что тяжёлое близится время, в которое не помешает лишняя горсть зерна. Сверялись с вакенбухом и с долговой книгой. Спрашивали имя у крестьянина, заглядывали в повинности его, смотрели, не остались ли долги за прошлые годы. Тех нерадивых, что были с долгами и долгов отдать не могли, тут же раскладывали на лавке и пороли — по мере долгов их. У некоего Яана, рослого молодого парня, долгов оказалось за три года. И розог ему назначили до сотни. Преданный хозяевам работник, с ручищами-клещами и широкой спиной, работник, имени которого никто не знал, но все знали прозвище его Меа Кульпа, окунал розги в бадейку с водой и порол, порол должников беспощадно. Того Яана запорол бы насмерть, уж и кровь на лавку текла, но проходил рядом барон и вмешался, отвёл ручищу Меа Кульпы.

— Бей, да знай меру. Мне работник нужен, а не калека.

Когда собрали повинности с подлых вилланов, увидели, что всё ещё не полны закрома. Тогда стали докупать недостающее у свободных бауэров, и опять с утра до вечера и с вечера до утра работали сушилки. Торопились, торопились, ночами вглядывались во тьму и видели зарницы, видели сполохи. Грозы или пожары — никто точно сказать не мог.

Барон фон