и вот в самые ответственные моменты, когда она начинала пристально прислушиваться к своему организму, к малейшим его изменениям, когда начинала теплиться надежда, что вот, свершилось, — её организм, страстно вбиравший в себя все дневные и ночные дары мужа, разжимал свои недра и исторгал из себя очередной несостоявшийся плод.

Впору было впасть в отчаяние, но не такова была Софья. Она вновь запасалась надеждой и продолжала делать попытки зародить жизнь, одновременно получая огромное наслаждение от близости со своим мужчиной.

Теперь она надеялась, что поездка в Ростов Великий, её молебны у святых гробов помогут ей, но и эта надежда не сбылась. Вскоре по возвращении из Ростова она поняла это.

Иоанн застал её вечером в слезах и даже испугался: впервые видел он на лице сдержанной и вполне счастливой по своему характеру Софьи слёзы. Узнав о её беде, рассмеялся:

— Эка трагедия! Успеешь ещё, какие твои годы!

— Хорошо тебе так рассуждать, — обиделась она на его равнодушие. — У тебя есть сын, я тоже хочу ребёнка. Я о нём столько лет мечтала!.. Останусь я одна на белом свете.

— Ты что, хоронить меня уже собралась? Или я совсем чужой тебе? — обиделся со своей стороны Иоанн.

— Ты, конечно, не чужой, но ты же понимаешь, о чём я! И потом, ты сам-то разве не хочешь от меня ребёночка иметь?

— Хочу, конечно, только понимаю, что не всё сразу. И потом... Ты только не обижайся за сравнение, но знаешь, почему кобылу, к примеру, или свиноматку после случки в полном покое оставляют и даже в движении ограничивают? Чтобы плод не выкинула! Это ж каждый хозяин знает! Так же, думаю, и с бабой! Мы ж с тобой никакого покоя друг другу не даём! Сами же плод и выталкиваем, кого ж винить?

Запал этот разговор Софье накрепко. Не прошло и трёх недель, пристала она к мужу:

— Отпусти меня во Владимир, в древние храмы помолиться!

— Не могу я с тобой ехать, мы ведь только из Ростова вернулись, — удивился Иоанн.

— А я одна поеду, — настояла она.

И поехала. В сопровождении своих бояр и боярынь, слуг, поваров. Везла себя царевна в древние храмы, как вазу фарфоровую, боялась тряхнуть или потревожить. Медленно, не спеша, с долгими остановками в попутных монастырях. Путь, который гонцы проделывали за пару дней, растянула на полторы недели. Ещё неделю гостила во Владимире. Древние Успенский и Дмитровский храмы, поставленные основательно, на века, привели её в восторг. Она несколько дней ходила вокруг Дмитровского храма, дивясь его мелкой резной скульптуре, выискивая похожие фигурки, восхищалась совершенством работы и её разнообразием. С удовольствием рассматривала росписи Успенского собора, сделанные талантливым иноком Андреем Рублёвым. Помолилась у гроба святого русского князя-воина Александра Невского. Любовалась на окрестности с высокого берега реки, на плавное течение воды, изумлялась тому, как талантливо и удачно выбирали русичи места для своих городов, как обустраивали их. Пешком, не спеша, проделала немалый путь ещё к одному древнему храму — Покрова на Нерли — и снова восхищалась своеобразием прекрасного русского зодчества. Делала немалые вклады в копилки храмов и обителей.

Но главным её занятием в эти дни уже становились не молитвы и поклонения иконам, а нетерпеливое ожидание. Когда в решающий срок она почувствовала ломоту в пояснице, подумала, что задумка её удалиться от мужа для сохранения плода оказалась напрасной. Но поясница поболела и перестала, а надежда осталась. Она напряжённо ждала ещё несколько дней, боясь сделать резкое движение, утомиться или, не дай Бог, упасть. Больше обычного лежала в постели, отказалась стоять на литургии, сказалась больной, чтобы избежать многочисленных поклонов в храмах. Надежда не проходила. Но не было никаких иных признаков беременности, о которых часто вещали опытные бабёнки. Её не мутило, не тошнило, не кружилась голова. Но не было и признаков обратно, того, что она не беременна! То есть оставалась надежда!

Софья терпеливо ждала, удерживая своё небольшое окружение от попыток отправиться в обратный путь. Жили в удобном великокняжеском дворце, потеснив владимирского наместника. Съездили в древний Суздаль, осмотрели тамошние богатые монастыри, вновь вернулись во Владимир. Софья, просыпаясь по утрам, первым делом осматривала постель и своё бельё — всё было чистым, и это всё более и более укрепляло надежду на беременность. Пошла вторая неделя её пребывания во Владимире, когда прибыл очередной гонец от мужа с вопросом: куда она пропала, отчего не возвращается домой? Софья приказала ответить, что собирается уже и вот-вот выезжает. К концу второй недели, посетив и оглядев всё что можно в окрестностях Владимира и Суздаля, она наконец тронулась в обратный путь.

И вот уже в обратном пути, когда надежда её всё более превращалась в уверенность, Софья почувствовала утром за завтраком приступ дурноты при виде варёных яиц. Захотелось кислого творога, простокваши и ещё неизвестно чего. По пути, в кибитке, её вновь затошнило от движения, но она, как и утром, сдержала себя, всё ещё не веря своему счастью. Даже сидящий всё время рядом Елене она не сообщила о произошедшей перемене. Она ни с кем не хотела делить своего счастья, боясь разрушить его или каким-то образом сглазить, отогнать свою хрупкую радость-надежду.

Но вскоре не только Елена, но и все окружающие начали замечать, что с Софьей творится что-то необычное. Глаза её сияли, блуждающая самодовольная улыбка не сходила с губ. И когда на подъезде к Москве Софья попросила остановить кибитку из-за приступа тошноты, Елена уже не сомневалась: царевна понесла.

Иоанн встретил жену самолично на Соборной площади, обнял, поцеловал при всех, сам проводил в терем.

— Соскучился я по тебе, Софьюшка, — не поскупился на обычно редкие в его устах ласковые слова.

Отобедав вместе, они зашли в её гостиную, где сели рядом за круглым столом, за которым женщины обычно занимались рукоделием. Иоанн удивился: после столь долгой разлуки Софья не тянула его, как обычно, в опочивальню, не приглашала отдохнуть вместе, а усадила за стол, вновь принялась расспрашивать о домашних делах, о здоровье матушки, сына, делилась впечатлениями от поездки. Узнав, что Софья побывала в его любимом Спасо-Евфимьевом монастыре, Иоанн удивился:

— И с отцом Якимом беседовала?

— Конечно, ласковый старец, благословил меня, слов добрых наговорил, счастья пожелал. Просил передать тебе благодарность всей братии за заботу об обители, сообщил, что регулярно за здоровье твоё и твоей семьи молебны служат, Юрия покойного поминают.

— Говоришь, скучал обо мне? — ласково спросила Софья, заглядывая в