жизнь, весь этот мир. А то подумаю, что через год совсем приеду в деревню учить ребятишек, и оторопь берет. Вот как пошлют в такую глушь — тут и завянешь, как зорянка бедная, не взвидевши солнца.

В е д у н о в. А мне, Галя, думается, придешь ты к ребятишкам в класс с приветом, с улыбкой, и они полюбят тебя, а все остальное уладится.

Г а л я. Вы так говорите…

Хлопают ворота, входит  К у з я к и н.

К у з я к и н. Ты, Иван Павлович, скоро по нашим лесам каждый гриб в сельсоветской бухгалтерии оприходуешь. Листочки уж вот по книжечкам раскладываешь. За котелок ершей душу из нас вынаешь. А того не видишь, что за поскотиной геологи кедровник валят.

В е д у н о в. Когда успели?

К у з я к и н. С утра.

В е д у н о в. Врешь ведь.

Кузякин уходит за ворота и, вернувшись с веткой, бросает ее под ноги Ведунову.

К у з я к и н. Еще, поди, скажешь: вру. А это?

В е д у н о в. Кедровая лапа. Да быть того не может. Там же семенники.

К у з я к и н. Нам ты насадил репья в бороду. Мы — народ мелкий. Каждый твой сказ — для нас указ. Вот как ты с ними заговоришь. Погляжу я. Погляжу.

В е д у н о в. Пылаев — это же известный геолог. Культурный, образованный человек. Ведь врешь ты, Кузякин. Опять ловчишь что-то.

К у з я к и н. И он там.

В е д у н о в. Кто?

К у з я к и н. Начальник ихый. Пылаев твой. Роман Романович. Генерал — да и только. Мы — народ незначительный. Нас можно как полено — и через колено. Тут ты молодец. Молодец против овец, а против молодца сам будешь овца.

В е д у н о в (спешно собирая гербарии). Галочка, свяжи одной тесьмой и убери. Что же это такое? (Убегает.)

Дарья Софроновна из дому: «Ваня, да он где?» Выходит на крыльцо.

Г а л я. Убежал он, Дарья Софроновна. Кузякин вот сказал, что геологи кедровник рубят.

Д а р ь я  С о ф р о н о в н а. Кузякин, ты с горя небось поддержался стаканчиком, так теперь только слушай тебя. Он что же, Иван-то? Мы же с ним собирались прясла в огороде подправить. Нюркин кабан, холера, все выпашет. Ну, дела. Скажи на милость, даже в выходной не дают человеку передышки. И кто только придумал такую председательскую работу. Председатель — ведь это сел вперед всех и сиди. А нашего мотают и мотают, мотают и мотают. Туда-сюда, туда-сюда. То к нему, то его. Да это что за оказия! Чего стоишь-то?

К у з я к и н. Спасибо, Дарья Софроновна. Скажи, ноги домой не идут. За чужой щекой зуб разве болит. Я, тетушка Дарья, за сети-то телушку отдал. Годовалую. Поймет он нешто. Ему закон блюсти. Закон, и точка.

Д а р ь я  С о ф р о н о в н а. А что ты, родной мой, в бессудной земле, что ли, живешь? Без закона ты сам себя зарежешь.

К у з я к и н. Закон, конечно… Без закону жену не признаешь. Но если он, закон, со всех боков обложил тебя, то это уже не закон, а загон. Твой же Иван говорит: земля народная, реки народные, леса там, покосы, и все такое вместе с живностью народное, а взять ничего не моги. Рыбешку ловить нельзя, травушку — не коси, лес для красы. Раз оно мое, народное, так могу я им воспользоваться? Наши деды на Оби родились, и сам я обской, так не каспийскую же кильку мне жрать после этого. Из железной банки. Шурупишь ты, старая? Я во время войны лечился от ранения на Кавказе. Да. Так ведь у этих кавказцев и разговору нет — бери, ешь. Апельсины, мандарины, персики ли. И едят, и продают, и вино гонят. Родился тут и знай ешь. Всякому свое. А мы народ обский, дай рыбки.

Д а р ь я  С о ф р о н о в н а. Да ты — разве народ?

К у з я к и н. Что же я, по-твоему, в капусте найден?

Д а р ь я  С о ф р о н о в н а. Вам только дай потачку. Я бы на месте твоей Анны руки-ноги тебе обломала. За телушку-то.

К у з я к и н. Ну вот, понимаешь ты меня, тетушка Дарья. Другой бы ругаться стал, родителей поминать, а я тихо, смирно, добром. Со слезой.

Д а р ь я  С о ф р о н о в н а. Тихо, смирно. Отдай их тебе, а через день ты опять изловишься.

К у з я к и н. Я бы тебе, тетушка Дарья, потом на могилку крест из лиственницы вытесал.

Д а р ь я  С о ф р о н о в н а. Отдай я их, а что он мне скажет?

К у з я к и н. Чо да чо. Мы его не знаем вроде: покипит и охлынет. Кипяченая вода мягче суровой. Вот и все.

Д а р ь я  С о ф р о н о в н а. И все-то ты знаешь. Да уж куда ни шло. Ступай нето. В амбарушке там сети-то заперты. Ключ за косячком. Отпирай сам.

Кузякин уходит.

Г а л я. Кузякин, по-моему, обманул Ивана Павловича, наговорил про кедровник. Лжет этот Кузякин: геологи не могут допустить этого. Не надо бы отдавать ему сети. Иван Павлович борется с браконьерами, а вы…

Д а р ь я  С о ф р о н о в н а. Да ведь он, Галочка, Иван-то, изрубит их, а опосля терзаться станет, — человеку зло сделал. Такой уж он есть. Он бы, сердечный, всех букашек на земле своей грудью заслонил. А народу пить-есть надо. Отдам — лишний грех с его души.

Г а л я. Ну Кузякин снова ловить пойдет.

Д а р ь я  С о ф р о н о в н а. А то как? И пусть ловит. Максим — человек многосемейный: пятеро ребятишек у него да двое стариков.

К у з я к и н  бежит к воротам с ворохом сетей.

К у з я к и н. Спасибо, тетка Дарья.

Д а р ь я  С о ф р о н о в н а. Вишь, как прытко? Тоже от лишнего не откажется. Нет чтоб взять, сколь надо. Все норовит больше глаз. Эвон какую прорву поволок. С такими долго не видать нам светлого здания… Что же я ему скажу, Ивану-то? Оборони господь, старую.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Кабинет Пылаева в наспех срубленном доме. Потолок из новых тесин. Прямо два больших окна. Из них далеко видна лесистая низина. Между окнами деревянный топчан. Справа стол Пылаева с полевым телефоном. Рядом тумбочка с рацией. На стене топографическая карта крупного масштаба. За столом Пылаева сидит  Л ю б а. Звонит телефон.

Л ю б а (по телефону). Да, Люба. Романа Романыча пока нет. На третьей буровой. Нет, нет. Да там и ночевал. Да разве вы не знаете его! Он ни от топора, ни от лопаты не откажется, чтобы поднять людей. Это вы мне? Ой, да вы всегда со своими комплиментами. Да это уж я слышала. Новенькое бы что-нибудь. И это слышала. Звоните, звоните. Он с минуты на минуту должен быть. (Кладет трубку.)

Входит  П ы л а е в.

П ы л а е в. Здравствуй, Люба. Из управления не звонили?

Л ю б а. Нет, не звонили. Да вы опять небось самолично вкалывали?

П ы л а е в. О, нет, нет. Больше того, Люба, я побывал на месте переправы. Мало с «газиком» не ушел в трясину. Зато проглядывается навылет. Дай-то бог. Значит, теперь так, — вызови управление. Раз. Обзвони буровые и передай вчерашнее распоряжение по отчетности. Два… И пока ладно. (Вслед Любе.) Отчеты не забудь.

Люба