За сценой гудит машина.

В е р а. Ну, это мне. Прощай, Галя. Прощай, сестричка. Передай Ивану, что я отзовусь на любую его весточку.

Из ворот выходит  В е д у н о в. Из-под горы, от реки, поднимаются  К у з я к и н  и  Д а р ь я  С о ф р о н о в н а. Кузякин несет воду на коромысле. У ворот останавливаются.

Д а р ь я  С о ф р о н о в н а. Спасибо, Максим. Совсем ног не стало. Прежде, бывалоча, бегом эти бадейки носила.

К у з я к и н. Прежде-то я, Дарья Софроновна, кудри носил. А теперь вот плешь — помажь да ешь. (Ведунову.) Стоишь?

В е д у н о в. Стою.

К у з я к и н. Глядишь?

В е д у н о в. Гляжу.

Дарья Софроновна уходит во двор.

К у з я к и н. Там, в Совете, тебя ждут.

В е д у н о в. Знаю. Пылаев уже дважды присылал.

К у з я к и н. А ты?

В е д у н о в. Не о чем мне с ним говорить.

К у з я к и н. Верно, Иван Павлович. Стой на своей линии. А вон, кажись, евонная машина идет. Так и есть. Сам едет. Беспокойствие, понятно, переживает. Мужики велели сказать тебе, чтобы ты крепко стоял.

В е д у н о в. Ты будь тут, Максим Петрович.

За сценой шум мотора. Хлопают дверцы машины. Входит  П ы л а е в.

П ы л а е в. Добрый день, Иван Павлович.

В е д у н о в. Добрый день.

П ы л а е в. На самолет опоздал, Иван Павлович, ищу с тобой встречи.

В е д у н о в. Сегодня воскресенье — я дома.

П ы л а е в. Может, мы поговорим, Иван Павлович, конфиденциально, так сказать. С глазу на глаз.

Отходит в сторону и увлекает за собой Ведунова. Следом за ними идет Кузякин.

Скажи товарищу, он лишний тут.

В е д у н о в. В нашем деле нет лишних.

К у з я к и н. Вы меня, Роман Романович, не бойтесь. Я все знаю. Вы хотите уговорить председателя, чтоб он отозвал свою жалобу. Там небось не дураки сидят, должны понять, хоть вы и герой, но с дырой. Вот так. Да.

П ы л а е в. Откуда все это известно?

В е д у н о в. Меня вызывали в район, Роман Романович. Просили, чтобы не пачкать вашего имени. Знамя вам приготовлено.

П ы л а е в. Но, дорогие товарищи, Иван Павлович… (Кузякину.) Не знаю вашего имени-отчества…

К у з я к и н. Крой так.

П ы л а е в. Дорогие мои. Друзья. Я лечу с хорошим докладом, а тут ваша жалоба. Поймите, наконец, ведь за моей спиной стоит огромный коллектив. Вы и на его дела бросаете тень. Вот утром надо бы лететь, а я получил телефонограмму из управления: не выезжать, пока не добьюсь от тебя, Иван Павлович, положительного решения.

В е д у н о в. К доброму делу призваны вы, а беретесь за него грязными руками. И вместо блага выходит преступление. Если я, Роман Романыч, просил с мужиков ответа за котелок незаконно выловленной рыбешки, то что я могу обещать вам, подумайте сами.

П ы л а е в. Что же ты меня с крохоборами-то сравнил. Ведь им, кроме котелка ершей, ни черта в жизни не надо. А я бьюсь за многое. Вы поймите наши масштабы. Разве я для себя?

К у з я к и н. Да ежели бы ты для себя, так, может, когда-нибудь и наобедался. А так тебе уему не будет. Уж пусть тебя уймут добры люди. Пойдем, Иван Павлович. Морочно, однако, ладиться.

Кузякин и Ведунов, глядя на небо, уходят в ворота.

П ы л а е в. Видали вы их. Преступление! Да и пусть будет так. Но преступление становится не преступным, если оно поднято до высоты подвига и благой необходимости. Шаманы. Рукоплескать еще будете.

З а н а в е с