тарелки за своим столиком, сервированном отдельно, ближе к оркестру.

Ларик крыл себя трёхэтажным, чувствовал, что даже походка у него нервная стала, дерганая, но разобраться раз и навсегда с этим вопросом было необходимо.

— Хоть бы отказалась танцевать, что-ли? — тоскливо, как перед казнью, подумалось ему. А язык уже сам выговорил: «Разрешите Вас пригласить?»

Жанна оглянулась и вдруг улыбнулась: «Пойдём. Я тут у тебя спросить хотела… — последние слова дочери «Сивуч» не услышал. Но её улыбка говорила ему: «Не даром папка для дочки старался. Недаром!» — Самгин, не дожидаясь встрепенувшегося официанта, налил себе сам и залпом выпил стопку конька и не стал закусывать: «Может, пойдёт дело? Обмою-ка я его по-хорошему».

— Ты что хотела спросить? — Ларик решил сходу перейти на «ты».

— У меня два вопроса, — Жанна улыбнулась. — Можно?

— Валяй.

— Слушай, ты где купил такой букет? Вон на столике сзади меня стоит. Твой же?

— Мой. А я не покупал, я его в огороде нарвал, — Ларик и сам видел, что его незамысловатый букет разительно отличается от остальных, пышных, подобранных по цвету и сортам, по высоте и ширине, помпезным и точно дорогим. — А что? Не нравится? Но я от души, сам и рвал.

— Да наоборот! Нравится! Он настоящий. А у тебя что, и огород есть?

— А что тут такого? И огород, и двор, и коровник, и куры — всё есть. Мы же из деревни. Мне нравится. Яички свежие, творожок, курочка опять же свежеощипанная.

— А кто её колет и ощипывает?

— Кто? У кого время есть. Тот и ощипывает. А колю я.

— Ножом?

— Почему ножом-то? Топориком. Бац — и всё! А тебе что, не нравится такое живодерство? — Ларик провоцировал, но не очень удачно. Этого его: «топориком» — только разожгло к нему интерес.

— Почему живодерство? Необходимость. Нам домой таких же привозят. Из деревни, свеженьких, опаленных, и яйца, и творог. Вот цветов не привозили пока таких, — Жанна обернулась на букет, потом посмотрела на Ларика и весело захохотала. — Непременно теперь заказывать буду.

— Зачем?

— Ну… понравился мне очень твой букет. Я его домой возьму.

— А остальные?

— Остальные? А я их здесь оставлю, обслуге. Пусть, что хотят, то и делают с ними. Вообще я сорванных цветов не люблю.

— Почему?

— Не люблю смотреть, как они увядают медленно и неотвратимо, и уже ничего сделать для них нельзя, — Ларик почти вздрогнул: «Это же почти слова Леона. Как подслушала, или с языка сняла».

— Ну, а второй твой вопрос? — Ларик смотрел на эту пампушку, которая, впрочем, легко и послушно шла за ним в этом импровизированном и неловко-смешном «танго с перетаптыванием» на глазах у всех гостей. Танцевать Ларик по большому счёту не умел совсем. Чьи-то глаза просто прожигали Ларику затылок. Он был чувствителен к таким вещам, «как индус», говорил об этом феномене Леон. Почему индус, Ларик так и не успел у того выяснить. Он предполагал, что это сверлит его взглядом Ольга Павловна. Про себя он упорно продолжал называть её по имени-отчеству

— Второй? А почему ты музыкой именно стал заниматься?

— А тебе не понравилось, как мои «казачки» поют?

— Понравилось, конечно. Хорошо поют.

— Так в чём дело, что за вопрос?

— И что? Это предел твоих желаний?

— У-у-у! — подумал уныло Ларик, — дочь своего отца, яблоко от яблони… а вслух сказал: «А мне нравится. Когда получается нужный звук, кожа мурашками покрывается. У тебя не покрывается?» — Жанна неопределённо пожала плечами.

— Даже не знаю. А! Вот, когда Гимн пели в детстве, тоже покрывалась. Когда про маленькую ёлочку пели, которой холодно зимой. Помнишь? — Жанна снизу вверх с неуверенной детской наивной улыбкой смотрела на него

— Да, конечно. У меня мама учительницей музыки была, мы с сестрой много пели и слушали всякого. И мурашки по мне бегали часто, — Ларик засмеялся такому милому воспоминанию. — Мне мать всегда говорила, что музыкант — это врач души. Понимаешь? — Ларика понесло, он это понял. но останавливаться не хотел, лучше уж о музыке говорить. — Музыка — это универсальный язык между людьми. Всем всё понятно, когда слушают музыку. С самой увертюры всё понятно в основном. И потом, даже если слова не понимают, и то, более-менее, понятно. Слова только мешают иногда. В балете же нет слов? И всё понятно. С самой увертюры всё понятно тому, кто чувствует музыку, — повторил Ларик. — И вообще музыка конкурент массажу лечебному, — такой же эффект. Мурашки! Удовольствие! Чистое эпикурейство!

— Увертюры? Что это?

— Ну, это как бы пролог музыкальный, предисловие музыкальное. Понимаешь?

— Понимаю, — Жанна как-то съёжилась и тоскливо спросила: «Ты не находишь, что детство — это лучшее время в жизни человека? Увертюра, как бы?»

— Лучшее? Может, самое беззаботное? В каждом возрасте есть своё хорошее…

Танец, между тем, кончился. Увлеченные разговором, Ларик и девушка не сразу остановились. Это не ускользнуло от внимания некоторых. Наученный Ольгой, Ларик чопорно довел партнершу до её места и вернулся к своей тарелке. Он так и не успел поесть, как следует. Да и в этот раз тоже не успел, ведущий сразу объявил их выступление.

Репертуар Ларик специально подобрал из шуточных и просто красивых песен. Ни к чему нагружать нарядных празднично одетых гостей песнями, заставляющими плакать или тяжело вздыхать от невыразимого сочувствия тем, кто сложил когда-то эти песни душой, изрезанной в кровавые лохмотья.

Жанна сидела, не поднимая глаз от стола, задумчиво постукивая вилкой по краю тарелки, только бусы с её шеи куда-то исчезли. Её песни не смешили и, казалось, она вообще не слушает «казачков» с Лариком во главе.

— Нервная вся какая-то, — подумал Ларик и тут же забыл о ней, оглянувшись на обжигающий его затылок взгляд. Но Ольга Павловна сидела к нему спиной, увлеченная беседой с соседом по столу.

— Черт! И я тоже уже нервный. Вот нафига я сюда приехать согласился? Ясно же, что она мне не пара, от слова «совсем». Скучная, и вообще… вся в мать.

Между тем, за столом возникал и становился всё оживлённее «сытый» шум, завязывались разговоры между соседями, ведущий что-то пытался рассказывать и смешить, получалось это всё у него замученно и не смешно, пока Самгин не махнул тому рукой, «уймись», мол.

Ларик ел, переглядываясь со своими, и видел поднятые кверху большие пальцы, жратва ребятам явно нравилась. Отворачиваясь от них с улыбкой, он опять встретил взгляд Жанны, упертый прямо в него.

Он вздернул головой слегка: «Чего?» — мол. Но она отвернулась и сделала вид, что увлечена разговором соседей. Он вытер салфеткой рот и стал слушать, о чём это тут говорят солидные