свидетельствуют о начале чистки по национальному признаку в ленинградской писательской организации; даже В. П. Друзин, имевший значительный политический вес, не смог уберечь от оргмер Раису Давыдовну Мессер – свою супругу. По этой же причине был выведен из состава комиссии профессор Л. А. Плоткин; причем, как свидетельствует подлинник протокола, в который слова о его исключении вписаны в машинописный готовый текст лично А. Г. Дементьевым, разрешение на этот шаг было получено из партийных органов в последний момент.

На следующий день, как сообщила новостная лента Ленинградского отделения ТАСС,

«в Доме писателя имени Маяковского состоялось собрание ленинградских поэтов и театральных критиков. В работе его принял участие заместитель генерального секретаря Союза советских писателей К. Симонов. Обсуждались вопросы, поставленные Н. Грибачевым в его статье в газете “Правда” – “Против космополитизма и формализма в поэзии”»[691].

С основным докладом на собрании выступил главный редактор журнала «Звезда» В. П. Друзин, в котором подверг критике произведения О. Берггольц[692], Вс. Рождественского, В. Шефнера и др. Резюме этого мероприятия также было озвучено в новостях:

«Беспощадно бороться с буржуазным космополитизмом, отражать в своем творчестве многогранную жизнь народа, создавая яркие, партийные произведения, проникнутые духом советского патриотизма – такова благородная задача советских литераторов. Долг ленинградских поэтов – выполнить эту задачу со всей большевистской страстностью»[693].

Кроме того, Ленинградский горком ВКП(б) санкционировал новый цикл лекций с участием А. Г. Дементьева и остальных не менее выдающихся личностей эпохи:

«9 марта публичной лекцией ответственного секретаря Ленинградского отделения Союза советских писателей А. Г. Дементьева – “Большевистская критика в борьбе с буржуазным космополитизмом и формализмом” начался организованный Ленинградским отделением Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний цикл лекций “Советский патриотизм в искусстве и литературе”.

В плане цикла лекции на темы: “Советская литература – знаменосец советского патриотизма”, “Советский театр – воспитатель любви к социалистической родине”, “Советский патриотизм – основа развития советского изобразительного искусства” и другие. Среди лекторов – лауреаты Сталинской премии режиссер С. А. Морщихин и художник В. А. Серов, главный редактор журнала “Звезда” В. П. Друзин, директор консерватории П. А. Серебряков. Всего состоится шесть публичных лекций»[694].

11 марта 1949 г. секретариат ЛО ССП перешел к оргвыводам в отношении одного из тех, кого газеты шельмовали последний месяц, выполнив тем самым решение партсобрания ЛОССП от 25 февраля:

«СЛУШАЛИ: О члене Союза советских писателей Трауберге Л. З.

РЕШЕНИЕ: На основании материалов, опубликованных в советской печати, рекомендовать Правлению ЛО ССП исключить из членов Союза советских писателей разложившегося в идейном и моральном отношении растленного космополита Трауберга.

Ответственный секретарь ЛО Союза советских писателей А. Дементьев»[695].

Вечером этого же дня, 11 марта 1949 г., берет свой старт расправа над профессорами-литературоведами филологического факультета Ленинградского университета. В этот день под председательством членов партгруппы ЛО ССП А. Г. Дементьева и А. Т. Чивилихина состоялось общее собрание критиков и литературоведов Ленинграда, на котором с докладом «О состоянии и задачах литературной критики в свете постановлений партийной печати» выступил В. П. Друзин.

После театральных критиков и прочих «безродных космополитов» типа лауреата Сталинской премии Л. З. Трауберга в докладе В. П. Друзина были названы новые жертвы, которые, казалось, уже получили свое. В докладе, предварительно утвержденном партийными инстанциями, делался упор на ленинградскую специфику, что не только явилось отзвуком начавшейся в русле «ленинградского дела» чистки партийно-государственного аппарата, но и свидетельствовало о наличии у литературоведов‐космополитов «группы».

Кроме того, сила удара со стороны В. П. Друзина именно по литературоведам, нежели критикам, была особенно серьезна и по другой причине – он косвенно отводил в литературоведение удар от своей супруги.

А потому все предыдущие обвинения, предъявлявшиеся литературоведам, блекнут по сравнению с обвинениями 1949 г.:

«Положение нашего литературоведения тоже таково, что тут надо говорить резко и прямо о целом ряде таких нетерпимых явлений, именно здесь у нас, в Ленинграде.

Напомню вкратце прошлогоднюю историю разоблачения апологетов Веселовского, которые оказали явственное сильное сопротивление, довольно долгое время, последовательно и упорно. Профессора Ленинградского университета, Института литературы Академии наук СССР – Жирмунский, Азадовский, Эйхенбаум, Пропп, как они восприняли выступление тов. Фадеева на пленуме Союза писателей летом 1947 года?

Они пошли сразу в контратаку на Фадеева, доходили до весьма решительных заявлений о невежестве Фадеева, о политической неправильности его выступления, всячески объяснялись в своей любви к Веселовскому.

Ведь от литературоведов, от теоретиков литературы должно, казалось бы, к критикам приходить остро отточенное оружие, должна приходить солидная эрудиция, научная подготовка для того, чтобы критика боевая и оперативная, подготовленная и подкрепленная литературоведами, чувствовала себя вооруженной и чтобы она помогала литературоведам в боевом деле.

Конечно, сам по себе критик должен быть научно вооружен, но хорошо если рядом помогают. И вот эта история с разоблачением апологетов школы Веселовского в Ленинграде характерна тем, что здесь увидели воочию замкнутый, порочный круг. Если вспомним, что в свое время первые деятели так называемого “Опояза”, те самые Жирмунский, Эйхенбаум, выходившие из недр школы Веселовского, с тем или иным влиянием либеральной школы, образовывают группу “Опояз”, развертывают деятельность против интересов молодой советской литературы, а потом, разгромленные в качестве откровенных формалистов, вернулись обратно на позицию апологетов Веселовского, устроили шумный юбилей Веселовскому после войны и продолжили апологетическую деятельность до того как начали критиковать Фадеева.

Это, конечно, полностью замкнутый порочный круг, потому что ничего другого эти теории и не выдвинули, мы видим путь от Веселовского через формализм к Веселовскому обратно. Выявили неприязненное отношение к выступлению Фадеева.

Я думаю, что и здесь надо говорить прямо и резко, и здесь надо выяснить до конца, к чему в конце концов сводятся писания, ошибочные, порочные и вредные, писания литературоведов‐формалистов Эйхенбаума, Жирмунского, Гуковского и ряда других, в том числе их ученики, которые никогда не поднимали голос критика против своих академических учителей.

Настало уже время развернуто и широко поговорить о всех теориях, которые якобы должны были свидетельствовать о перестройке этих теорий, заимствованных формалистически, на самом деле теорий, свидетельствующих о желании в любом обличии сохранить прежнюю формалистическую суть.

В учебнике, полученном для ВУЗов, проф[ессор] Гуковский употребляет “космополитизм” в смысле похвалы. Это заставляет серьезно вдуматься в содержание учебника. ‹…› Я уже не говорю о стремлении того же профессора Гуковского каждый день изобретать новые теории, давать новые концепции, стремление оригинальничать, гениальничать. Говоря о Пушкине, о Гоголе – каждый день, каждый год создаются новые потрясающие теории, которые раздуваются как мыльные пузыри и затем лопаются, потому что не выдерживают