Ему снова пришлось задержаться: в дверь, никем не остановленный, вошел гонец. Исхак поднял голову, поглядел на гонца и по виду его понял, что вести он привез плохие.

Исхак застыл в ожидании, не решаясь задать вопрос. В тревоге ждали и остальные: все узнали того, кого отправил Исхак как сопровождающего при посланце к фон Кауфману.

— Повелитель! — задыхаясь, сказал гонец. — Наместник приказал задержать посла.

Слова его упали в тишину. Ни саркер, ни беки, ни мудрые советники не решались ее нарушить и смотрели на Исхака — что скажет он. Исхак перевел дух и, видимо, собрался с мыслями. Порозовело побледневшее при словах гонца лицо, он вдруг усмехнулся.

— Ничего. Дело еще не кончено. Мы должны подавить свой гнев и тем более стараться избежать железного клюва могучей птицы. Вот выгоним ворон из гнезда, лишатся они хозяйских прав, а мы их получим, тогда и птица с железным клювом вынуждена будет с нами считаться. Об этом мы никак не должны забывать, этого должны ждать и добиваться.

Абдымомун-бек про себя злорадствовал. Но никто не возразил Исхаку, наоборот, открыто, вслух, все его поддержали.

Назначили день выступления. Совет закончился.

Прекрасным пестротканым ковром расстилается широкая Ферганская долина.

Желтеют на ней невысокие холмы — как будто бы руки человеческие наставили их повсюду. По берегам рек, по заболоченным низинам стеною встал густой камыш. Привольно здесь и скоту, и всякой иной живности. Многочисленные селения утопают в густой зелени.

Стоит благодатное, изобильное время года. Куда ни грянешь — лепятся одно к другому пахотные поля. Недавно созрел ячмень, и около каждого поля белеет ток.

Часть пшеницы уже убрана, а та, что осталась несжатой, осыпает зерна от малейшего ветерка. Поспевает и рис на залитых водой участках, по которым скачут лягушки-квакушки. Открываются коробочки хлопка. Клевер цветет, радуя глаз бархатистыми переливами лиловато-красного цвета, а в клевере покрикивают перепела. На бахчах спелые дыни отрываются сами от подсыхающих плетей и лежат, источая сладкий аромат, влекущий многочисленных пчел. В садах — желтый инжир, красные гранаты, белобокие персики… Сыплется на землю золотистый урюк с деревьев, посаженных вдоль дороги.

Ни души. Опустело селение Файзабад. Не заперты калитки, не прибрана утварь. Рыщет по улице бездомный пес: вот он пытается поймать такого же бездомного кота, что сидит на глиняном дувале, но, не добившись успеха, бежит дальше и скулит, подвывая.

На окраине селения, под навесом бахчевника, смачно хрупает спелые дыни ишак со сбитой спиной.

Люди ушли. Заслышав о приближении с одной стороны войска орды, а с другой — войска повстанцев, ушли, бросив свое добро, неубранные поля, хозяйство. Прежде всего прятали красивых девушек и ладных крепких джигитов, скрывались в заросших сплошной колючкой саях, в камышовых крепях, где обычно обитали только кабаны, рыси да тигры.

Пусто в полях, пусто в селении, и висит над землей знойное марево…

Султанмурат-бек возглавлял войско орды. Толстый и рыхлый, он сидел в седле, высоко подтянув стремена: ноги, должно быть, короткие. Взглядывая по сторонам, он даже себе самому не задал вопрос, отчего так пусто, безлюдно вокруг. Разомлев, обливаясь потом, Султанмурат клевал носом. Возле него ехал ясаулбаши[68]Абдулазиз. Войско растянулось бесконечно. Верблюды тащили пушки. Курилась по ветру густая пыль, поднятая конскими копытами. Сзади доносились усталые голоса сотников, слышен был храп измученных лошадей. Колыхались знамена, блестели в солнечных лучах сбруя коней и оружие сипаев; тому, кто глядел бы на войско издалека, оно могло показаться чудовищным, извивающимся, чешуйчатым драконом.

Абдулазиз-ясаулбаши тронул коня и приблизился к Султанмурату.

— Бек, надо бы спешить людей…

— Хорошо, — отвечал Султанмурат, поворачивая своего коня в ту сторону, где заметил тень.

Получив приказ спешиться, многие воины побросали коней где попало, а сами ринулись на бахчи, хватали кто дыню, кто арбуз и спешили укрыться среди камышей на берегу реки — поближе к воде, к прохладе.

Слуга едва успел разостлать достархан перед Султан-муратом и Абдулазизом, едва подал нарезанную ломтями сладкую дыню, как явился всадник; он спрыгнул с седла и застыл в низком поклоне.

Султанмурат-бек забыл о том, что надо проглотить только что откушенный сочный кусок дыни. Заплывшими красными глазками глядел он на прибывшего — одного из высланных вперед разведчиков. Ясаулбаши подался всем телом вперед.

— Что? — резко спросил он. — Что молчишь? Или тебе язык привязали?

— Повелитель… Враг близко…

Ломоть дыни выпал из руки Султанмурата. Абдулазиз вскочил.

— Бей! — крикнул он барабанщику, с лихорадочной поспешностью надевая на себя сброшенные было боевые доспехи.

Барабан загремел. Воины, которые успели разбрестись кто куда, переполошились; один не находил оружия, другой — коня, третий не мог сообразить, где искать свой десяток… Сотники носились верхом, собирая джигитов, проклинали отбившихся. А Султанмурат-бек в испуге таращил глаза, ибо не узнавал своих сипаев и принимал их за неожиданно нагрянувших врагов.

Абдулазиз, горяча вороного аргамака, носился от одной сотни к другой, проверял их готовность к битве, потом собрал сотников, объяснил, кому где занять расположение, кому когда вступать в бой, и строго-настрого заказывал зря не горячиться, пыль не поднимать, драться с умом, не теряя головы.

— Подойдите-ка сюда, — позвал он сотника, под началом у которого были пушкари. — Видите вон там небольшую ложбину? Вы, значит, займите эту ложбину, а по ту сторону неубранного поля пшеницы — видите, вон копны? — укройте сорок пушек так, чтобы они могли держать под прицелом неприятеля. Но так, понимаете, чтобы мы тут встретили врага, а вы, когда разгорится бой, ударили бы по нему, по врагу то есть, с тыла. Все сорок орудий! И чтоб обстрел шел непрерывно — двадцать пушек палят, а двадцать остальных тем временем заряжайте. Так вы остановите вражеское наступление. Но я вам советую крепко запомнить: если высунетесь раньше времени со стрельбой, покажете, что у нас есть орудия, или, еще того хуже, бросите орудия да побежите, — пощады вам не будет! Прикажу расстрелять из пушек, из тех же самых пушек!

— Слушаюсь, господин!..

— Ну, а если так, выполняйте приказ.

Сотник пустился во всю прыть к своим пушкарям.

Султанмурат-бек дрожал мелкой дрожью и то и дело поглядывал в ту сторону, откуда ждали нападения; он старался удержать дрожь, крепко закусил губу, но его трясло и трясло. Абдулазиз, поглаживая красиво подстриженную черную бороду, стоял, думал, потом обратился к Султанмурату.

— Бек, — сказал он мягко, с чувством, — бог волен в жизни того, кто бежит, и в жизни того, кто догоняет. Начнем сражение, благословись. Что бы вы хотели посоветовать?

— А что я