оставить страну независимой значило сделать ее неуправляемой, а это пошло бы во вред всем европейцам, имевшим там бизнес. Поскольку объединенная международная интервенция была неосуществима, выбор следовало сделать между продолжением хаоса и позволением французам снизить его, что, безусловно, давало им дополнительные преимущества. Ни логика ситуации, ни ее результаты не были оценены семейством Маннесман и другими германскими промышленниками, которые оказались вне контроля за ценными запасами руды. Весной 1913 года французы начали понимать, что только силой можно сформировать марокканскую администрацию, соответствующую их желаниям, и, чтобы применить силу, необходимо идти на Фес. Поскольку не существовало международной организации, способной сделать такой шаг, и, чтобы предотвратить повторение 1905 года, французы начали прощупывать, как отреагируют немцы. Кидерлен решил воспользоваться возможностью и попытаться спасти хотя бы что-нибудь, поэтому он воскресил политику Кюльмана – обмен германских прав в Марокко на территориальные уступки в другой части Африки. На это Вильгельм в начале мая согласился. Француз Кайо – одна из самых противоречивых фигур французской политики, который в марте 1911 года стал министром финансов, был готов пойти дальше и использовать соглашение по Марокко 1909 года как отправной пункт для франко-германского примирения за счет Британии. Между прочим, впоследствии он сказал британскому послу, что Антанта работает против интересов Франции. В тайных переговорах, проведенных вне дипломатических каналов, он дал основания Кидерлену ожидать щедрой компенсации. Но Кидерлен был слишком опытным государственным деятелем, чтобы верить на слово французскому политику. Когда в марте французы без дальнейших консультаций пошли на Фес, он предложил Бетману, чтобы Германия заняла Адагир, порт в Южном Марокко. Таким образом, он, с одной стороны, заставил французского посла (который, как и большинство кабинета, ничего не знал об инициативах Кайо) выдвинуть конкретные предложения по урегулированию, а с другой стороны, готовился заявить требования, которые вынудят французов начать переговоры.

Кайзер считал, что Германию устроит, если французы завязнут в Марокко – со своими войсками и деньгами. В апреле он велел Бетману не принимать во внимание любые требования отправки кораблей. «Если французы нарушат соглашение, подписанное в Альхесирасе, мы предоставим другим державам, в первую очередь Испании, протестовать». Уезжая с вокзала Виктория в мае, после открытия мемориала его бабушке, кайзер согласился с королем Георгом, что французская оккупация Марокко является свершившимся фактом и с этим уже ничего не поделаешь. Среди разных возможных образов действий упоминалась отправка корабля (в Могадор, а не в Адагир). Кайзер заверил короля, что Германия ни при каких обстоятельствах не ввяжется в войну из-за Марокко, а попытается сохранить открытые двери для торговли и может потребовать компенсацию в другом месте.

19 июня министерство иностранных дел попросило управляющего директора компании «Гамбург – Марокко» собрать подписи у фирм, заинтересованных в Марокко, под петицией о защите. Двумя днями позже появилась петиция. 21 и 22 июня Кидерлен имел долгий разговор с французским послом в Киссингене. 23 июня из-за несчастного случая с аэропланом произошли изменения во французском правительстве, и Кайо стал премьер-министром кабинета. А 26 июня Бетман и Кидерлен встретились с кайзером в Киле и вынудили его, несмотря на явное нежелание, отправить канонерку «Пантера», которая, имея на борту 125 человек экипажа, возвращалась домой из Африки в Агадир, и еще две – в Могадор, хотя корабли не могли подойти вовремя. Цель этого действа так и не была объяснена морскому командованию. Уже 1 июля заинтересованные правительства были проинформированы, что «Пантера» идет в Агадир, чтобы защитить жизни и собственность некоторых гамбургских купцов, живущих в регионе. Агадир на самом деле был закрытым портом, недоступным для европейских торговцев, и представляется крайне маловероятным, что каких-либо германских купцов можно было отыскать к югу от Атласских гор. Правда, говорят, что некий молодой чиновник гамбургской фирмы был туда отправлен, чтобы придать внешнее правдоподобие претензиям. Объяснение явно было отговоркой, и многие гадали, что за ней стоит. Британское правительство, ничего не знавшее о переговорах Кидерлена с французами, разделяло с немецкой общественностью уверенность, что Германия хочет отхватить часть Марокко. Моряки не хотели, чтобы Германия получила порт на Атлантике, политики опасались каких-либо договоренностей по Марокко, принятых за их спинами. Грей считал, что важнее предотвратить второе, чем первое. Он также хотел убедить друзей Британии во Франции, что они могут рассчитывать на поддержку.

Кайо был в затруднении. В то время как его назначение премьером поставило его в лучшее положение для проведения его главной политической линии – примирения с Германией, он знал, как широко и активно против такой политики будут возражать во Франции, и даже в его кабинете. Отправка «Пантеры» могла заставить французов пойти на некоторые уступки, но она же останавливала их от того, чтобы уступок было много. 8 июля Кидерлен спросил французского посла, какие предложения он привез из Парижа, и получил ответ, что, по мнению французов, теперь предлагать должны немцы. Этот взгляд совпадал с взглядом кайзера, который 10 июля сказал Бетману, что Германия должна была сформулировать четкие требования намного раньше. А 15 июля Кидерлен предложил, чтобы в обмен на отказ от всех претензий в Марокко немцы должны получить все Французское Конго. Он предупредил Бетмана, что для получения так многого Германии придется использовать весь свой вес. Эти слова Вильгельм прочитал в норвежском круизе и задумался о возвращении домой: «Я не могу позволить своему правительству принять такую линию, не будучи на месте, чтобы внимательно следить за последствиями и вмешиваться. В любом случае было бы непростительно для меня стоять в стороне и выглядеть, словно я всего лишь конституционный монарх. Le roi s’amuse![62] И все это время мы движемся к мобилизации. Этого не должно случиться, когда меня не будет дома».

Дежурный дипломат сообщил, что «в любом случае вы должны считаться с фактом, что будет трудно добиться согласия его величества на любые меры, которые он посчитает ведущими к войне». В любом случае из норвежского круиза вернулся не монарх, а послание от него, которое заставило Кидерлена сделать попытку подать в отставку. Он был убежден, «что мы можем обеспечить удовлетворительный результат, только если готовы пойти на все и если другие люди будут это чувствовать и знать. Тот, кто начинает с объявления, что не намерен драться, ничего не добьется в политике». Кидерлен все это время держал в секрете не только карты, но и леди, происхождение которой проще всего описать как неописуемое, поскольку историки так и не пришли к окончательному выводу, сколько в ней русской, французской и черногорской крови. Он наслаждался ее чарами, одновременно используя как двойного агента. Кроме того, всем известно, что больше