Шрифт:
Закладка:
Две другие крупные аферы игуменьи Митрофании были связаны с именами купчихи Прасковьи Медынцевой и купца Лебедева. Схема присвоения их денег была одной и той же: проведать об их бедах, страхах, тайных пороках и, пообещав выручить из беды или удовлетворить их страсти, выманить все их колоссальные капиталы.
Летом 1870 года игуменья Митрофания начала строительство Покровской общины сестер милосердия в Москве на Покровской улице, неподалеку от Яузы. Огромное тщеславие настоятельницы, бывшей аристократки, требовало для своего удовлетворения миллионов, и игуменья решилась на подлог. Капиталы потомственной почетной гражданки Медынцевой, проживавшая в доме на углу Садовой-Черногрязской улицы и Большого Харитоньевского переулка, показались Митрофании вполне подходящими для таких богоугодных целей.
Прасковья Медынцева обладала огромным состоянием, но оно находилось под опекой (государственным контролем). На опеке настоял муж, опасаясь пагубного пристрастия жены к выпивке и расточительной жизни. Прасковье разрешили выдавать на жизнь не более 500 рублей в месяц. Чтобы избавиться от ненавистной опеки и вновь заполучить в распоряжение свои сотни тысяч Медынцева и сошлась с игуменьей Митрофанией, которая обещала ей помощь и свое покровительство.
Игуменья полностью изолировала Медынцеву от внешнего мира и от ее родни. На целых два года купчиха оказалась фактически под домашним арестом. Митрофания спрятала ее в Покровской общине, а затем отправила под надежной охраной в Серпуховский монастырь. Однажды после «душеспасительной» беседы матушка попросила доверчивую купчиху поставить автограф на пустых листиках, чтобы сподручней было от ее имени подавать прошения на Высочайшее имя. Заполучив таким образом подписанные Медынцевой листы, Митрофания заполняла их текстами долговых расписок, обязательств, помеченных задним числом – тем временем, когда опека над Прасковьей Медынцевой еще не была учреждена, и она имела полное право распоряжаться собственными капиталами. Так вместо «жалоб царице» появлялись фальшивые векселя на общую сумму 237 тысяч рублей.
Мало того, решительная и дерзкая игуменья решила обобрать Медынцеву до нитки, заставив ее завещать Покровской общине все свое состояние и всю собственность, однако эта афера баронессе-настоятельнице не удалась, как, впрочем, и следующая.
Московский купец Дмитрий Николаевич Лебедев возмечтал получить орден св. Анны. Влиятельная игуменья пообещала ему выхлопотать «Анну на шею». Не надеясь на достаточную щедрость купца, Митрофания подделала и его векселя. Чтобы заполучить образец его подписи, игуменья пустилась на хитрость. К Лебедеву домой был послан служитель общины с текстом сочиненного для этой цели «приветственного адреса». Посыльного встретила жена Дмитрия Николаевича и, взяв лист, пошла к супругу. Но он уже изволил почивать, и заботливая женушка, решив не тревожить сна, расписалась за мужа под адресом… Ее-то подпись и скопировала Митрофания.
«Анну на шею» Лебедев, конечно, не получил, а когда купцу предъявили его векселя к оплате, он отказался их оплачивать, сказав, что векселя фальшивые. По этому факту было возбуждено уголовное дело, в ходе которого выяснилось, что подписи на векселях и письмах купца Лебедева действительно поддельные. Как и подписи мануфактур-советника Солодовникова. По словам экспертов, игуменья подделывала письма и воспроизводила подписи с завидной точностью. Но беда в том, что в случае с Солодовниковым ей пришлось подделывать нетвердый почерк дряхлого старика, поэтому каллиграфическая четкость письма разоблачали подлог при первом же взгляде.
В Москве игуменью посадили под арест в одну из камер Сущевского полицейского дома, расположенного на Селезневской улице. Но и это не смутило матушку, и она принялась налаживать связь со своими сообщницами на воле, которые начали активно обрабатывать свидетелей и изготавливать фальшивые документы, чтобы выгородить игуменью. Принятые меры не помогли, мало того, против Митрофании выдвинули еще два обвинения.
В октябре 1874 года в здании судебных установлений состоялся суд, который длился две недели. Москва гудела пересудами и спорами, такого громкого, скандального дела не было еще в истории России. В процессе участвовали знаменитые юристы, легенды русского правосудия: прокурор А. Ф. Кони и адвокаты со стороны потерпевших Ф. Н. Плевако и А. В. Лохвицкий. Защищать игуменью никто из адвокатов не согласился. Матушку Митрофанию признали виновной, но «заслуживающей снисхождения», и приговорили к ссылке в Енисейскую губернию.
Ни в какую Сибирь матушка Митрофания, в миру баронесса Розен, разумеется, не поехала. Высочайшие покровители определили бывшей фрейлине государыни императрицы «курортную ссылку» и в каюте первого класса отправили ее на одном из самых лучших пароходов по Волге до Царицына, а оттуда – в Ставрополь, в Иоанно-Мариинский монастырь. Совершив роскошное путешествие по России, игуменья совершила двухлетнее паломничество в Иерусалим. Умерла игуменья в почтенном возрасте в доме сестры в Москве, а памятником всей этой эпопее стала пьеса А.Н. Островского «Волки и овцы».
Густав Ландау – первый банковский аферист
С развитием банковского дела в России появились и банковские мошенничества, махинации и аферы. Первым банковским мошенником стал немец Густав Ландау, который возглавлял отдел международных операций в Московском коммерческом ссудном банке. В течении нескольких лет он подделывал финансовую документацию, покупая акции по одной цене, а указываю другую, завышенную. Разницу без зазрения совести клал себе в карман. Маскировал Ландау и крупные потери от неудачных инвестиций. Когда мошенник понял, что скрыть махинации уже невозможно, он придумал схему с выдачей необеспеченного кредита соучастнику Генри Струсбергу. Этот прусский предприниматель-мошенник придумал хорошо известные ныне «откаты». После выдачи кредита мошенники «распилили» деньги между собой. Банк рухнул в 1875 году, а вместе с ним потеряли деньги тысячи вкладчиков. Это был первый в истории России крах частного банка. Вслед за этим начался громкий судебный процесс, который длился около года.
«Крах банка». Картина В.В. Маковского. Посвящена банкротству Московского коммерческого ссудного банка в 1875 году
Прокурор Московского окружного суда П. Н. Обнинский, который участвовал в расследовании обстоятельств банкротства Московского коммерческого банка, так описывал запечатлённое Маковским событие в своих «Воспоминаниях»: «Вся Никольская, тротуары и мостовая, была буквально запружена народом. Толпа рвалась вперёд, еле сдерживаемая полицией и конными жандармами, размахивала руками, кому-то грозила, чего-то отчаянно требовала и остановилась у большого каменного дома на конце улицы, встретившись с другой подобной же толпой, напиравшей с противоположной стороны… Толпа была самая разнообразная: светские барыни, отставные солдаты, деревенские священники, помещики, сельские старосты, монахи и масса не причастных к „делу“ зевак… Преобладал вообще „серый“ элемент, наглядно свидетельствуя, что всех больше пострадали от краха неимущие классы, что растрачена трудовая копейка, что отняты последние сбережения. Всеобщее тревожное раздражение достигло своего апогея, когда толпа, прорвав полицейский кордон,
