— Нет, — ответил драгонарий после недолгой паузы: — Я думаю, что из меня шпион — как из «Шайтана» балерина...

— Ну, если подрихтовать немного... Шучу-шучу! А что так плохо дело?

— Пошли она все к такой-то матери! — неожиданно выругавшись, Тардеш смахнул со стола все свои секретные документы. Медленно планируя в плотной атмосфере, они разлетелись по комнате: — Ничего не могу разобрать. Устал... мозги кипят!

— Да ладно тебе так разрываться! — пытаясь его успокоить, Боатенг начал собирать разбросанные листки: — Каждому своё: вы хороший командир, хороший военный, хороший друг, а то, что плохой шпион — это ладно... Плюньте вы на это задание, которое вам никогда не сделать! Сколько раз говорить: если там, — он выразительно ткнул пальцем в небо: — Я имею в виду в переносном смысле, решили кого подсидеть, они знают, кому и что поручать. Зачем вам совать голову в петлю?!

— А почему ты сегодня полез на суккубу?

— Ну, я, я другое дело — тут мужчина и женщина... Я хотел доказать, что не хуже её. Ну... Что у меня есть мужская сила.

— Вот и я хочу доказать...

— А зачем доказательства вашей мужской силы Сенату?..

— Ох, Боатенг... Я сомневаюсь большую часть времени: той ли стороной у тебя мозги в башке прикручены? — промолвил Тардеш, вытягиваясь на своей койке. Телохранитель тем временем проверил двери, задёрнул шторами вечереющее небо за окном, и плотно задвинул дверь в личную комнату драгонария.

Тардеш предался мечтам, засыпая помаленьку, и уже сквозь дрёму слышал негромкую серенаду:

«Ты сама как ночь,

Ты стройнее кипариса,

Твоя улыбка — как луна,

Что прогоняет звёзды с неба.

Ты пронесла кувшин, не расплескав,

Но расплескала сердце моё!

О, красавица!

Не разбивай моё сердце!

Не говори что это вода для твоего мужа!

Скажи, что для отца или матери!

О, крутобёдрая!

У меня нет того, что ценишь ты,

Или твои родные,

Но у меня есть куча чудесных вещей.

Пошли мне взгляд, дарующий надежду,

И все они — будут твоими!

О, дочь рыбака!

Я не охотник, я житель городов,

Но ради тебя,

Я возьму копьё моих дедов

Я пойду в желтую саванну

Я найду льва —

И принесу тебе ожерелье из его когтей и клыков —

И шрамы от них на своём лице...»

«И почему они говорят, что эта песня — шутливая?» — думал Тардеш, уставая бороться со сном: «Парень из-за девчонки ведь и правда, в пасть льва прыгнул...». Он зевнул: «А-а... Да ладно, завтра рассудит и эту песню, и всё остальное...»

...Но завтра ничего не рассудило. Мало того, что ему всю ночь снилась принцесса, вновь со словами признания на устах стоявшая в том же лиловом пламени на ступенях лестницы. Мало того, что он всё-таки не выспался, так его ещё и разбудили той же песней, правда, уже не Боатенг, а заменившие его Кваси и Обеко, тоже, как их начальник, родившиеся не на Магготе.

Тардеш, после неизбежной зарядки и утреннего душа, вновь отправился искать принцессу или императора, но ни туда, ни туда, ни к наследнику, его, к удивлению, не пустили. Он сначала испугался — не результат ли это его вчерашнего визита к чужой невесте, но, встретившийся во время очередной попытки пробиться сквозь каменную недвижимость гвардейцев, «святой», успокоил его, объяснив, что у императорской семьи похороны какого-то дальнего родственника, и они соблюдают какой-то траурный обычай, запрещающий им говорить с посторонними.

Раздосадованный драгонарий вернулся в свои апартаменты. Чтобы не свихнуться от скуки, по видеофону провёл ревизию