В следующее мгновение на мой фюзеляж и крылья обрушился шквал пуль. Через секунду мимо проскочил МиГ. Я не мог рисковать уйти полупереворотом и пикированием, так как высота была слишком мала. Вместо этого я резко ушел в сторону, и следующая очередь пролетела далеко в стороне. Я просил Рейтера: «Где они?»

Ответа не было. МиГ ушел вверх в сторону солнца, вероятно, готовя новую атаку. Я снова вызвал Рейтера и не услышал ответа. Похоже, мой мотор не был поврежден, потому что когда я дал полный газ, он послушно ответил. Не оставалось ничего иного, кроме как возвращаться домой. Я гадал, куда пропал Рейтер, когда он пристроился сбоку. В его фюзеляже была видна огромная дыра, и, судя по всему, рация была разбита. Он помахал мне рукой. На всякий случай я заложил крутой вираж вправо, чтобы найти Ивана, однако небо было пустым. Было бы очень глупо болтаться в столь опасном месте. Я вел себя, как зеленый новичок! Хорошо еще, что повреждения у Рейтера оказались не слишком серьезными. Мы все еще находились на вражеской территории в 15 километрах от линии фронта. И мы пошлепали домой. Температура масла вызвала у меня опасения, стрелка почти ушла в красный сектор. «Держись, держись. Не заставляй меня дергаться!» – умолял я. Рейтер все еще был со мной. Неожиданно что-то грохнуло, черный дым повалил в кабину, и пропеллер замер. Я летел на высоте всего 100 метров, подо мной было огромное кукурузное поле. Я выпустил закрылки и увидел справа русскую колонну, после чего бросил самолет на зеленое поле. Посадка на брюхо прошла гладко. Стебли кукурузы отлетали вправо и влево, затем все смолкло. Из мотора валил черный дым, а из радиатора валил пар. Рейтер кружил вверху. Выпрыгнув из кабины, я показал ему, что у меня все в порядке, и махнул рукой в сторону дома. Затем он пропал из вида. Самым важным теперь было убраться подальше от дороги. Русские наверняка видели, как я садился. До дороги было всего 100 метров, и мне требовалось как можно скорее и как можно дальше убежать от самолета. Я помчался прочь между высокими стеблями, а потом повернул на восток, в глубь вражеской территории. Я решил, что уж там меня искать не будут, предположив, что я направлюсь домой самым коротким путем. Я посмотрел на часы, было чуть больше 06.00. Впереди у меня был целый день. «Что он мне принесет?» – спросил я сам себя. Затем я вспомнил, что у меня в куртке лежит компас. Я крепко сжал его в ладони, словно драгоценный камень. С компасом я смогу следовать правильным курсом, скрываясь днем и постаравшись выйти к линии фронта ночью. Любой другой способ был обречен на неудачу. Я услышал винтовочную стрельбу. Пули свистели среди стеблей. Они искали меня! Мое сердце подскочило к горлу, и я покрылся потом. Мои меховые сапоги мешали бежать, поэтому я снял их и повесил на шею. Мой пистолет успокаивающе болтался в кармане. При необходимости я мог отстреливать и приберечь последнюю пулю для себя. Неподалеку слышались голоса русских, поэтому мне пришлось бежать дальше. Но затем силы оставили меня. Я просто выдохся и упал на землю. Я позволил себе короткую передышку. Не знаю, сколько я там пролежал, но вскоре я поднялся на ноги и опять побежал на восток, подальше от русских, голоса которых больше не были слышны. Затем я натолкнулся на ручеек прямо посреди поля. Я жадно глотал холодную воду и с трудом остановился. Совершенно измученный, я уснул прямо там, где лежал. Когда я проснулся, солнце уже висело низко над горизонтом. Часы показывали 17.00. Я промок насквозь и замерз. Мне требовалось как можно скорее выбраться с кукурузного поля, если я хотел этой же ночью перейти через линию фронта. Я был убежден, что смогу сделать это только ночью. Двигаясь по компасу, я вскоре подошел к краю поля. Открывшееся передо мной зрелище заставило кровь застыть в жилах. Буквально в пяти метрах прямо передо мной окапывался русский пехотный взвод! Однако они так были поглощены своим занятием, что меня никто не заметил. Мое сердце бешено стучало. Я немедленно нырнул обратно в кукурузу. Стало понятно, что с этого момента мне следует идти на запад. Вскоре стемнело. Я покинул укрытие, натянул свои меховые сапоги и отправился в путь, следуя за стрелкой компаса. Слева вспыхнула ожесточенная артиллерийская стрельба, которая вскоре стихла. Непонятно. Я поднялся на холм, спустился с него и оказался перед широкой рекой, которая медленно текла на юг, поблескивая в лунном свете. Мне придется переправляться, это понятно. Я снял куртку и сапоги, повесил их на шею и вошел в воду. Течение было сильным, но я сумел незаметно переплыть на другой берег. Там я рухнул от утомления, мои ноги просто отказывались идти дальше. Хуже того, я начал дрожать от холода, пристукивая зубами. Светящиеся цифры на циферблате часов показали 21.00. Сколько мне еще идти до линии фронта? Я заполз в небольшую ложбину и уснул. Ночной холод разбудил меня. Я поднялся и поплелся дальше. Передо мной появилось еще одно кукурузное поле, которое я пересек, пригибаясь. Я выбросил куртку и сапоги, которые намокли и стали чертовски тяжелыми. Внезапно меня ударили по затылку, и я потерял сознание. Когда я очнулся, то услышал немецкую речь. Молодой пехотный лейтенант наклонился надо мной, мое мокрое удостоверение личности было у него в руке. «Парень, тебе повезло. Мы едва не пристрелили тебя, решив, что ты Иван. Откуда ты, черт побери, пришел?»

«Помогите мне сначала. Я был сбит русскими не так далеко отсюда. Пожалуйста, позвоните в мою часть», – попросил я заплетающимся языком.

Затем я уснул мертвым сном. Ближе к вечеру за мной прилетел «шторх». Некоторое время я мучился головной болью, напоминавшей о моей одиссее. Фельдфебель Рейтер тоже был вынужден пойти на вынужденную, не долетев до аэродрома, но, к счастью для себя, уже на нашей стороне линии фронта».