Шрифт:
Закладка:
Нѣмецъ разъярился до того, что спрыгнулъ съ фургона на ходу, подбѣжалъ къ группѣ молельщиковъ и поднялъ такую ругань, какой я за нимъ не могъ подозрѣвать.
Евреи, не прерывая молитвы, переполошились однакожь, засуетились и поторопились долетѣть до конца общественной молитвы на курьерскихъ. Прытко-языкіе подпрыгивали, отплевывались[75] и сбрасывали молитвенную аммуницію раньше другихъ.
— Съ разсвѣта прошло уже болѣе трехъ часовъ, а вы, лѣнтяи, еще и за работу не принимались! упрекнулъ ихъ смотритель.
— Нѣтъ, мы уже работали, оправдывались евреи.
— Врете. Вы даже вчера ничего не сдѣлали. Третьяго-дня поля ваши были въ такомъ же видѣ, какъ и теперь.
Евреи молчали, посматривая другъ на друга и почесывая въ пейсахъ, усѣянныхъ пухомъ.
— Вѣдь вы съ голоду подохнете зимою! Не думаете ли, что я васъ вѣчно буду кормить общественными запасами? Голодъ у нихъ на носу, а они распѣваютъ! добавилъ смотритель, обращаясь ко мнѣ.
— Ваше благородіе! Мы не распѣваемъ, мы молимся! оправдалъ своихъ одинъ изъ болѣе смѣлыхъ. — Развѣ уже и молиться запретите?
— Мы всѣ молимся, но молитва не должна мѣшать спѣшной работѣ.
— Э!! возразилъ импровизированный канторъ, небрежно махнувъ рукою. — Мы — евреи!!
— Ну, такъ что-жь?
— Ничего… отвѣтилъ канторъ, многозначительно пожавъ плечами.
Смотритель разогналъ ихъ по мѣстамъ, заставилъ каждаго взяться за жатвенныя орудія, и не отошелъ пока работа не закипѣла подъ его командой. У неловкихъ работниковъ онъ часто вырывалъ серпъ и толково, наглядно училъ всѣмъ пріемамъ, необходимымъ для успѣшной работы. Онъ провозился цѣлый часъ.
— Смотрите же! наказалъ онъ имъ, взбираясь въ фургонъ. — Работать до самаго вечера. Завтра вѣдь шабашъ: работать не будете. Солнце такъ жжетъ, что, чего добраго, весь вашъ хлѣбъ сгоритъ.
Грустное впечатлѣніе произвели на меня эти бѣдняки, взявшіеся за нелюбимое и почти невозможное для нихъ дѣло. Ни манера, ни одежда, ни привычки не соотвѣтствовали ихъ занятію, требующему силы, быстрыхъ движеній и ловкости. Я отъ души пожалѣлъ этихъ несчастныхъ, исковерканныхъ людей.
Редлихеръ повернулъ въ противоположную сторону.
— Посмотримъ теперь, что дѣлаетъ der Mcinige, сказалъ онъ. — О, я увѣренъ, что тамъ все обстоитъ благополучно.
Лицо нѣмца опять озарилось добродушною улыбкою, когда мы начали переѣзжать поляну, на которой хлѣбъ былъ уже убранъ и тщательно сложенъ въ разныхъ мѣстахъ.
— Вотъ молодцы! Всего три пары рукъ, а сколько сдѣлано и какъ все сдѣлано! Но гдѣ же они?
Между двумя громадными кучами сноповъ, бросавшими широкую тѣнь, сидѣла маленькая группа. Редлихеръ соскочилъ съ фургона, и весело пригласилъ меня слѣдовать за собою.
Изъ группы отдѣлилось двое мужчинъ и медленно пошли намъ на встрѣчу.
— Guten Morgen, alter Junge! привѣтствовалъ Редлихеръ одного изъ нихъ, старика, и сердечно пожалъ ему руку. Другаго, молодаго человѣка, онъ дружески хлопнулъ по плечу. — Nun, wie geht's?
— Отлично, хорошо отвѣтилъ старикъ порусски, съ той неправильностью произношенія, которыми отличаются нѣмцы, неусвоившіе себѣ русскаго языка съ дѣтства.
Редлихеръ взялъ старика и молодого человѣка подъ руки и пошелъ съ ними, сдѣлавъ мнѣ знакъ головою не отставать.
Нѣсколько поодаль, стоя на колѣнкахъ, молодая, стройная женщина, просто, но опрятно одѣтая, возилась съ кофейникомъ, тарелками и стаканами.
— Was machst du da, Lenchen? пгриво спросилъ Редлихеръ женщину, протягивая ей руку.
— Какъ видите. Завтракъ приготовляю.
— А меня пригласишь?
— Я васъ заставлю позавтракать съ нами.
— Заставишь? какъ ты это сдѣлаешь?
— А вотъ какъ!
Женщина однимъ скачкомъ очутилась на ногахъ и схватила Редлихера за обѣ руки.
— Погоди, Lenchen! вотъ этотъ молодой человѣкъ желаетъ съ тобою познакомиться, представилъ меня смотритель старику.
Старикъ окинулъ меня недовѣрчивымъ взглядомъ съ головы до ногъ, и въ упоръ посмотрѣлъ мнѣ въ глаза.
— Alter Jakob, не дичись, успокоилъ его нѣмецъ. — Этотъ не изъ тѣхъ… прибавилъ онъ, указавъ рукою въ ту сторону, гдѣ работали евреи-колонисты.
Старикъ привѣтливо улыбнулся и дружески пожалъ мнѣ руку.
— А вотъ — мой сынъ Анзельмъ и моя дочь Лена, представилъ мнѣ старикъ молодыхъ особъ, кивнувшихъ мнѣ головою фамильярно и дружелюбно.
Лена беззастѣнчиво попросила меня сѣсть на снопахъ возлѣ себя. Всѣ усѣлись, смѣясь и шутя вокругъ мѣднаго кофейника, блиставшаго на солнцѣ; Лена ловко разлила кофе въ стаканы, нарѣзала большіе ломти ржанаго хлѣба и намазала ихъ толстымъ слоемъ масла….
Не сказавъ еще ни одного слова съ гостепріимными хозяевами, я чувствовалъ себя уже какъ дома; такое радушіе, простота и довольствіе были разлиты кругомъ этихъ простыхъ, добрыхъ людей.
Во время безмолвнаго завтрака, я имѣлъ время присмотрѣться къ моимъ новымъ знакомымъ. Старикъ Якобъ имѣлъ типичное, южное лицо. Изъ-за густыхъ сѣдыхъ бровей умно смотрѣла пара большихъ, еще довольно молодыхъ, черныхъ какъ смоль глазъ. Тонкій, нѣсколько горбатый и крючковатый носъ, узкій, но высокій, выпуклый лобъ, тонкія губы, впалыя щеки и рѣзкія черты лица вообще, сразу выдавали тайну его національнаго происхожденія. Я говорю тайну потому, что судя по его широкимъ плечамъ, выпуклой груди, мускулистымъ и мозолистымъ рукамъ, по отсутствію пейсиковъ, ермолки и вообще, по сельскому нѣмецкому платью, его нельзя было принять сразу за еврея. Дочь его, Лена, была вѣрная копія отца. Но, какъ всегда бываетъ съ женскими лицами, лицо дочери носило отпечатокъ чего-то болѣе мягкаго и нѣжнаго. Лена, въ строгомъ смыслѣ слова, была далеко не хороша; но за то складъ лица, глаза, рѣшительность манеръ и голоса обнаруживали силу, умъ, сознаніе независимости, пріятно поразившіе меня въ еврейской женщинѣ. Третій членъ семьи, Анзельмъ, загорѣлый, полнощекій блондинъ, ни въ какомъ отношеніи не былъ похожъ на отца и сестру, и не имѣлъ въ себѣ ничего еврейскаго по типу, покрою платья и манерамъ. Съ виду, это былъ истый, нѣсколько туповатый нѣмчикъ.
Вся семья съ большимъ трудомъ объяснялась порусски, но вполнѣ владѣла нѣмецкимъ языкомъ. Понимая нѣсколько, какъ и всякій еврей, нѣмецкій языкъ, я на ихъ отвѣты конфузливо отвѣчалъ на еврейскомъ жаргонѣ.
— Не стѣсняйтесь, молодой человѣкъ, ободрилъ меня любезный старикъ, замѣтивъ нерѣшительность моихъ отвѣтовъ. — Мы, живя съ этими (онъ указалъ пальцемъ на виднѣвшуюся издали еврейскую колонію), научились уже понимать ихъ странное нарѣчіе.
Редлихеръ, насытившись и закуривъ сигару, объяснилъ старику подробно, кто я, съ какой цѣлью пріѣхалъ къ нему и что именно мы затѣваемъ.
— Alter, какъ ты думаешь, будетъ ли прокъ изъ этого,
