Шрифт:
Закладка:
— Ты прослушала мои сообщения? — слушаю фоном Яську.
— Не-а.
— Вот курица! А я о важном, между прочим.
— Что там было? — прислоняюсь лбом к холодному стеклу и зачем-то воскрешаю образ парня в своей голове. Снова и снова.
Он, оперевшись о капот своей дорогущей, блестящей тачки, смотрел в упор на меня, медленно раскуривая дымящуюся сигарету.
А я? Я, как полная дура, пялилась на него. Красивого, сильного, взрослого, уверенного в себе мужика.
И разделяющее нас расстояние совсем не мешало мне подмечать ненужные детали.
Еще сильнее раздался в плечах.
Сменил стрижку.
Стал модно одеваться и в целом как-то… по-другому, что ли, выглядеть. Как улучшенная версия себя, прокачанная до максимума.
Взгляд. Жесты. Мощная энергетика.
От простого деревенского парня там ничего не осталось. К счастью или к сожалению, не знаю.
Закрываю глаза.
Сотню раз представляла себе эту встречу, но оказалась к ней совершенно не готова. Впрочем, и к появлению его верной боевой подруги, Свечки тоже.
Ненавижу!
Чувствую, как опять перехватило дыхание. Как моя сердечная мышца начала сокращаться чаще, и как болезненно остро закололо где-то там же, в груди.
Ну какого?
Злюсь, потому что до сих пор не могу спокойно о нем думать, а должна бы.
Сколько мы не виделись? Год, два, три? После похорон Кощеева и Кабанова пересекались пару раз в компании общих знакомых, но потом каким-то образом научились избегать друг друга. И у нас, между прочим, это отлично получалось.
— Але, Харитон, ты ваще слушаешь?
— Нет, Ясь, извини. Меня… отвлекли.
— Я спросила, продавала ли ты права на свою песню.
— На какую? — уточняю хмуро.
— На «девочку-бунтарку».
— Нет, не продавала. Мне предлагали деньги, но я отказалась.
— Тогда скажи мне, какого черта ее третий день крутят по радио, Сань? Я когда услышала, аж манго поперхнулась. Какая-то пигалица поет.
— Да ты гонишь! — отлипаю от стекла и спрыгиваю с подоконника.
— Ну сама послушай.
Сбрасываю вызов. Захожу в мессенджер. Дрожащим пальцем кликаю на ссылку. А потом стою и тихонечко так охреневаю…
Надо бы уже отправляться на пару, но вместо этого я спускаюсь на первый этаж и почти бегу к турникетам, на ходу принимая решение свалить с последней пары.
На парковке универа замечаю Пашку и прошу его подкинуть меня до метро.
Пока еду до студии, перебираю в голове все возможные варианты, но, по итогу, на ум приходит лишь одно слово: воровство.
У меня украли песню. Отжали! Вот как это называется.
* * *
Сорок минут спустя взвинченная и злая сбрасываю вызов от Бандалетова и взбегаю по ступенькам.
На месте.
Продышавшись, стискиваю зубы и звоню на ресепшн. Говорю, что это доставка кофе. Для того, чтобы меня однозначно впустили.
— А кофе где? — интересуется блондинка с утиными губами.
В прошлый раз, если не ошибаюсь, на ресепшн была другая девушка. Куда поприятнее.
— Ставрицкий у себя? — задаю всего один вопрос.
— Вы, собственно, кто? — хмурит брови, почуяв неладное.
— Я клиент вашей студии, готовящийся подать в суд! — выпаливаю гневно.
— Что за агрессия? Давайте попробуем разобраться в чем у вас проблема, — выдает тоном никудышного психолога.
— Проблемы скоро будут у вас. Так он у себя? — повторяю терпеливо.
— У Константина Валерьевича идет запись.
У себя значит.
Киваю и шагаю мимо нее.
— Эй! Туда нельзя! Боря! Боря, где ты?
Пока Эльвира (имя прочла на бейдже) ищет запропастившегося охранника, я иду по знакомому маршруту. Хоть и была тут всего единожды.
Дверь в студию открываю без стука.
— И как это называется? — ору на сидящего за пультом звуковика.
— Погоди, Артурчик, — он останавливает процесс записи.
— Мою песню крутят по радио. Ее исполняет какая-то девчонка. Как вы это объясните? — засыпаю его вопросами.
— Это еще кто, Кость? — все присутствующие разом обращают на меня внимание.
— Понятия не имею.
Лжет. Он лжет!
— В чем дело, красавица?
— Почти полгода назад, в декабре я записывала у вас песню в день своего рождения. Мои друзья оплатили запись.
— Ты что-то путаешь!
— Да нет же, Константин! Вы тогда еще хотели приобрести права, но я отказалась! А теперь что за беспредел устроили? Я буду подавать на вас в суд!
— Минуточку, господа, — Ставрицкий лениво поднимается со своего стула. — Маленькое недоразумение. В коридор выйдем, — произносит тихо и берет меня под локоть.
— Макс, время тикает. Нам еще ехать клип снимать! — возмущаются участники группы.
— Я сейчас вернусь.
Практически выталкивает меня за дверь.
— Не надо делать вид, что вы меня не помните! — выдергиваю руку.
Смешно же! Сам ведь хвалил и говорил, что ему нравится мой тембр и вокал.
— Ну чего ты разоралась?
— Вы украли у меня песню!
— Кто? Я? — усмехается только.
— Вы! — тычу ему пальцем в грудь. — Я ее написала! Музыку, слова! Права принадлежат мне!
Склоняется к моему лицу, заправляет за ухо выбившуюся прядь.
— Надо было соглашаться, при деньгах осталась бы. Но поздняк, — разводит руками.
— Вы ее украли!
— А ты докажи, милая.
— Я полицейский! — предупреждаю грозно.
— Пока нет, насколько вижу, — хлопает меня по плечу.
— Я подам в суд.
— Давай, удачи!
Ничего не боится! Ублюдок!
— Шуруй отсюда.
— Да как вы смеете!
— Константин Валерьевич… — на этаже появляется бугай-охранник.
— Борь, вышвырни ее вон и больше не впускай.
— Чего-чего?
Собственным ушам блин не верю.
— Отпусти меня, придурок! — вырываюсь, когда громила хватает меня сзади. — Убрал руки, я сказала! Убрал!
Халк тащит меня вниз.
Активно дерусь и даже попадаю пару раз по квадратной роже, отчего тот громко матерится благим матом.
— Мой отец подполковник! Да он вас… всех порвет! Распустит на лоскуты! Отпусти, урод! — мотыляю ногами, активно сопротивляюсь, однако ничего толком поделать не могу. Силы-то далеко не равны. Мне ни за что не побороть этого гребаного терминатора.
— Гуляй, девочка! — возвращается в здание, грубо вышвырнув меня на улицу.
Мужик, что сказать!
Поднимаюсь с асфальта. Одежда и ладони испачканы в грязи.
Прекрасно! Какое унижение!
Люди, проходящие мимо, поглядывают на меня, но никто не останавливается, спросить, все ли нормально. Кому какое дело? У всех свои заботы.
Еле сдерживая истерику, снимаю рюкзак с плеч, достаю телефон и набираю отца.
Он, в свою очередь, как обычно, по традиции не берет трубку. Перезванивает лишь пять минут спустя, в тот момент, когда я пытаюсь оттереть грязь с брюк влажными салфетками.
— Пап…
— Тридцать секунд, у меня планерка вот-вот начнется! — предупреждает сухо.
— Я… Я…
Влага застывает на ресницах. Шмыгаю носом.
— Жива-здорова?
— Да, — отвечаю на автомате.
— Что-то серьезное,
