— Лисицына! Дайте мне поговорить с ней, пожалуйста! Я никому не скажу! Собой клянусь!

Женщина, видимо, получив внучкино одобрение, передает мне трубку, и я, разнервничавшись, не сразу начинаю разговор с подругой, уехавшей из Москвы сразу после окончания школы.

— Аленка, привет, — говорю взволнованно.

— Здравствуй, Саш, — голос у Лисицыной такой же, как и прежде. Определенно, я узнала бы его из тысячи.

— Как ты? Все хорошо? — только и получается выдохнуть.

— Да.

Она тоже переживает. И, как мне кажется, тоже рада меня слышать.

— Боже… Я… Ален, если бы ты знала, как я соскучилась! — признаюсь честно, хоть и понимаю, что могла за эти годы потерять статус близкого ей человека.

— Взаимно, Сашка.

Улыбаюсь как полоумная. Сажусь на стул, поднимаю и скрещиваю ноги.

— А ты чего у бабушки? Что-то случилось? — спрашивает она обеспокоенно.

— Нет-нет. Я просто приехала в гости. Родители на хребет наступили, с парнем поссорилась… Короче, рванула сюда, — торопливо выдаю сплошным монологом. Иначе напридумывает чего лишнего.

— Узнаю Харитоновых, — хмыкает Аленка.

— Ага. Ничего не изменилось. Я все также хожу строго по линеечке. Точнее по плацу. Университет МВД. Погоны офицера и все такое…

— Я постоянно слушаю твои песни, — выдает она вдруг. — Писала тебе комментарии.

— Я догадывалась о том, что это ты! — визжу на весь дом. — По крайней мере, тешила себя надеждой.

Ну реально, только Лисицына могла строчить подобные хвалебные простыни. Насквозь пропитанные бесконечной любовью к моему творчеству.

— Саш, скажи, как там бабушка? Меня интересует ее здоровье. Мы… давно с ней виделись.

Когда именно — не уточняет.

— Все неплохо. Суставы крутит на погоду. Ноги после огорода болят.

— А таблетки от давления пьет?

— Пьет, — смотрю на бабу Машу, показывающую пальцем класс.

— А сердце как?

— Тьфу-тьфу, нормально вроде.

— Хорошо…

Обе затихаем, а потом я, не удержавшись, все же осмеливаюсь спросить:

— Ален… ты к нам вернешься?

Она ничего не отвечает.

— Вернешься ведь?

В ожидании ответа пожевываю нижнюю губу.

— Когда-нибудь да. Но не сейчас.

— Ну… Это не категоричное нет. Уже неплохо.

— Угу.

— Ульянка, наверное, так выросла!

— Да, она у нас та еще деловая штучка.

— Лисицына… — прорывает-таки на слезы.

— Не плачь, Саша.

Да как тут не плакать!

— Знаешь, как ему плохо было без тебя! Как он страдал! Ты не представляешь!

— Не надо, не говори мне ничего про Рому, — тут же как-то резко ощетинивается. Будто в ежика превращается. Выпускает иголки.

— Ладно, — послушно затыкаюсь.

— Не рассказывай никому о нашем разговоре.

— Не буду, — вытираю глаза.

— Спасибо.

— Запиши номер моего телефона.

— Саш…

— Запиши. Даже если никогда не позвонишь. Восемь, девятьсот шестьдесят два… — принимаюсь упорно диктовать цифры. И повторяю еще два раза. Чтоб наверняка.

— Люблю Тебя, Лиса.

— Люблю Тебя, Санечка.

На том мы и прощаемся.

Передаю трубку бабе Маше и ухожу в комнату, давая им возможность поболтать.

Черт возьми! Как же приятно было ее услышать!

*********

Пребывание в Бобрино дарит гармонию и не свойственное мне спокойствие.

Помогая бабе Маше по хозяйству, незаметно отвлекаюсь от тяжелых мыслей. Столько дел в огороде, что попросту некогда пилить себя и заниматься глубоким самоанализом.

Я вообще довольно быстро прониклась жизнью в тихой деревне. Такая тут благодать в плане единения с природой и самим собой.

Закачаешься, как выразилась бы Яська.

Общество Марии Семеновны — отдельная песня. Своим гостеприимством эта женщина покорила меня еще много лет назад, но насколько она душевный и потрясающий человечек я узнала только сейчас, когда мы с ней по-настоящему сблизились.

Теперь понимаю Аленку, искренне ею восхищавшуюся. Принять чужих детей, как своих, способен далеко не каждый взрослый. А заботиться о них, дарить им свое тепло могут и вовсе лишь единицы. Те, кто поцелованы Богом…

В конце недели мы с бабой Машей едем на кладбище. Приносим ребятам цветы, стоим у безмолвных памятников, и я который раз ужасаюсь тому, что вижу. Два ряда могил — сплошь фотографии молодых парней с одинаковой датой смерти.

Жутко становится.

— Таня, здравствуй, — здоровается Мария Семеновна с женщиной, вырывающей сорняки.

— Здоровее видали, — отзывается та нехотя.

— Как ты?

— Вашими молитвами. Идите вон куда шли.

Довольно грубо, как по мне, дает понять, что на разговор не настроена.

— Чего это она так? — спрашиваю, уже когда покидаем территорию кладбища.

— Ленкина мать, — машет старушка рукой.

— Подождите… Мать Свечкаревой? — догадываюсь почему-то сразу же.

— Ну да, — вздыхает баба Маша.

— А кто у нее здесь похоронен? — интересуюсь осторожно.

— Так родители, да сын…

— Ленкин младший брат? — во все глаза на нее смотрю.

— Да, Санечка, он.

Я в шоке.

— Так он же в Москве жил вроде. Что-то случилось? — мне плохо удается скрыть свое неуместное любопытство.

— Не задалось у него в столице. Возвратился к родичам несколько лет назад. Неблагополучный паренек-то был. Учиться, работать не сподобился. Легкой жизни хотелось. Спутался с иссоповскими… — рассказывает она, пока медленно бредем вдоль дороги.

Про то, что неблагополучным был, я в курсе. Ведь однажды именно он чуть не втянул Свечку в серьезные неприятности.

«Спутался с иссоповскими»

— Он что, погиб в той перестрелке? — осеняет меня вдруг.

— Погиб, Санечка.

— Ничего себе…

— С тех самых пор Татьяна люто ненавидит нашего Илью. Винит его в том, что Деньки не стало. Убийцей его нарекла.

— А Свечка… как же? — аж останавливаюсь.

Солнце, взобравшееся на небосклон, печет невыносимо, но сейчас меня это мало заботит.

— А Лена свой выбор сделала, Сашенька, — баба Маша достает платок из кармана, утирает пот со лба и идет дальше.

Лена свой выбор сделала.

Эта фраза — прямой укол мне в сердце.

— Я знаю, что они вместе, — шагаю следом.

— Да кто ж их разберет…

— Она сюда не приезжает? — аккуратно прощупываю почву.

— Кто ей рад буде? Предательница она для матери. Не восприме иначе.

— Вы близко знакомы с этой семьей?

— Можно сказать и так. Ленку-писюху иногда помогала нянчить. Муж-то у Татьяны пьющий. Хать и неплохой был раньше мужик. Транспорт наш, Санечка! Давай ускоряться!

На безлюдной остановке садимся в автобус. Фырчащий и старый. Давно я таких не видела…

— А про саму Лену что можете сказать? — все-таки спрашиваю, когда занимаем места у открытой форточки.

— Дурного ничего, — выуживает из авоськи кошелек.

— Я уже отдала водителю за проезд, уберите.

— Гля… когда успела! — восклицает возмущенно.

— Так что там про Лену?

— Как жарко-то сегодня, — обмахивается платком. — Про Лену, — возвращается к теме нашего разговора. — Непоседой росла Ленка. Вечно с мальчишками якшалась. Училась неплохо, вон даже на собачьего врача в Москву поступила. В училище. Потом, правда бес ее попутал. Бросила.

— А с Ильей она… дружила? — буквально