На окраине было оживленнее.

По вторникам, в базарный день, и в городке и в пригороде поднималась суматоха, правда только до обеда.

Однако во все дни без исключения, когда большой колокол церкви святого Франциска возвещал полдень, когда выходили из своих канцелярий чиновники, а ученики — из обеих школ, когда окна, смотрящие на городскую площадь, расцвечивались женскими головками, сердце Розопека, хоть и ненадолго, начинало учащенно биться.

После обеда снова наступало затишье; собственно, именно тогда и воцарялась мертвая тишина южной сиесты, которая зимой длится два, а летом четыре часа и в которой есть что-то торжественное и величественное, напоминающее (прости, господи!) литургию.

В эту «глухую дневную пору», как называли в Розопеке сиесту, только двое бывали заняты больше всего.

То были Бепо и Мандалина, хозяева кафаны «Австрия».

На окраинах стоял с десяток трактиров, которые тоже назывались кафанами и в которых собиралась голытьба, но «изысканное общество» признавало лишь одну кафану на единственной площади Розопека — кафану «Австрия».

Площадь представляла собой полянку, по которой могло прогуливаться около сотни людей, если каждый из них строго держался своего направления. Площадь окружали лучшие дома, принадлежавшие пришлой аристократии. Тут же находились управа и аптека, а между ними — упомянутая кафана, четыре окна которой выходили на площадь. По одну ее сторону, от управы до аптеки, был проложен тротуар в три локтя шириной, единственный тротуар в Розопеке, чистый и гладкий, как пол господской гостиной. На четырех углах площади росли четыре старых шелковицы. С противоположной стороны, как раз против кафаны, нарушая все благолепие и заслоняя вид на море, стояло безобразное, крытое соломой здание без окон. Представьте себе человека в новеньком с иголочки костюме и в замызганной шляпе — именно такое впечатление производила площадь из-за этого злосчастного строения. Приезжие постоянно упрекали горожан, а те уверяли, будто «новый голова» уж обязательно его снесет. Уверяли и сами не верили, ибо за последние сорок лет первым пунктом программы каждого кандидата на место городского головы предусматривался снос строения. Нельзя сказать, чтобы в Розопеке не выбирали энергичных начальников, нет, но каждому помехой в сем намерении являлись советники, главная задача которых и заключалась в том, чтобы помешать городскому голове осуществить свое намерение и тем самым не дать ему прославиться. Поэтому так часто и менялись городские головы, поэтому… впрочем, оставим сию печальную историю.

В длину Бепова кафана имела шагов двадцать, в ширину десять — двенадцать, а до потолка не достал бы даже самый высокий из посетителей. В ней и перед ней стояли пять мраморных и с десяток обычных столиков. В Розопеке почти три четверти года можно сидеть на воздухе, вот почему большая часть столиков и стульев выставлялись на тротуар. Позади стойки на пяти-шести полках красовались бутылки с ликерами. Над ними, между портретами царя и царицы, висела небольшая икона богоматери, перед которой постоянно теплилась лампадка.

В год, когда в Розопеке началась новая эра, Бепо пошел уже семидесятый. Был он низенького роста, с бледным одутловатым лицом, весь какой-то дряблый. Ходил в неизменном темном сюртуке до колен и в круглой капе на манер черногорской, только с серебряной кисточкой. Главная обязанность Бепо заключалась в том, чтобы вести счета и гонять с тротуара собак да уличных мальчишек. Вот почему он всегда держал за дверью палку и кучу камней, и стоило только Бепо услышать шлепанье по тротуару босых ног либо постукиванье собачьих лап, он, не обращая внимания на то, что кафана полна народу, выбегал с палкой или камнем.

Мандалина, двадцатью годами моложе мужа, была ядреная, широкоплечая, чуть раскосая женщина, малость простоватая с виду, старательная и прилежная.

Они держали в услужении мальчика, который не смел и носа высунуть из кухоньки; ни один из них не мог выдержать и полугода.

Как уже сказано, у Бепо и Мандалины «в глухую дневную пору» дел было по горло. Следовало приготовить подносы, сахар, воду, лимоны, соки и разложить по столам карты — ведь потом свободного времени будет мало.

Господа приходят почти одновременно. У каждого свое место. Судья, комиссар и их ближайшие по рангу друзья тотчас принимаются за бришкулу — старинную, весьма несложную итальянскую игру, во время которой партнеры подают друг другу знаки подмигиваньем, надуванием губ, высовыванием языка, разумеется, стараясь проделывать все это незаметно для противника. Столоначальники и прочие мелкие чиновники из уважения к чинам толпятся вокруг игроков до конца первой партии, чтобы потом, в свою очередь, тоже усесться за бришкулу. Поначалу игра идет спокойно, потом за столиком начальства поднимается негромкий говорок, постепенно он нарастает и переходит в гомон, и вскоре вся кафана дрожит от грохота. На одном столе кто-то ошибочно бросил карту или подал неправильный знак, вследствие чего игра проиграна и партнеру обидно платить за кофе из-за чужого промаха. В этих случаях спорщики призывают для арбитража Бепо, хотя и наперед знают, что он вывернется, как истый дипломат, а тому опять же заранее известно, что за «спорное» кофе никто не заплатит до тех пор, пока вопрос не решится, а решаться он будет так же долго, как и восточный. Если случай окажется очень запутанным (о чем можно судить по отборной ругани), то подходят другие игроки и все сбиваются кучей, не обращая внимания на касты, настолько картежная лихорадка уравнивает людей. Бывают происшествия, привлекающие общее внимание и без особого шума. Вот комиссар вынул изо рта сигарету и поднял брови; старик судья иронически поглядывает на комиссарового секретаря, а тот, весь в поту, кусает губы; пристав высоко взмахнул картой, да так и застыл с поднятой рукой в нерешительности. Наконец он хлопает картой по столу, и противники прыскают. Да и как, ей-богу, удержаться! Выиграть совершенно безнадежную партию, невиданную в истории бришкулы! Об этом стоит всем рассказать, всем без исключения, и подробнейшим образом, и вот все снова собираются…

В домино играли гораздо меньше. А в шахматы — только два врача, да и то не часто. В таких случаях Бепо отправлялся за аптекарем, который очень любил следить за ходом игры, хотя, по уверению врачей, понимал в шахматах столько же, сколько и все прочие жители Розопека, то есть ровно ничего.

Из сербов в «Австрию» приходили немногие зажиточные молодые торговцы, капитаны никогда в нее не