он встретил ложных пророков, что он изобличил их во лжи и что они сознались в своих обманах (у Оригена кн. VII, 8–11). Вот единственно, что мы знаем о нем с точностью. Можно утверждать, однако же, с большей вероятностью, что он также путешествовал по Египту; представляется довольно трудным, чтобы на Западе можно было приобрести такое глубокое знакомство, какое он показывает о различных религиях Египта, о культе, недавно установленном в Антинополе в честь Антиноя, любимца императора Адриана, об александрийских мудрецах и музыкантах. Нельзя думать также, что описание египетских храмов составлено Цельсом на основании слухов; видно, что он был в Египте или в качестве простого путешественника, или, скорее, сопровождал императора в его путешествии по Востоку в качестве чиновника и компаньона.

Цельс был римлянин, как показывает его имя, которое употреблялось только в Риме. В общем характере «Книги истины», на точке зрения которой стоит автор, в предрассудках, какие замечаются у него, в воззрениях на христианство и нападках на его теодицею — во всем этом много такого, что переносит нас в Рим, что заставляет нас мыслить о римлянине самой чистой расы. Цельс не был греком, потому что о греках говорит как об иностранцах. Великие красоты, которые заключаются в Библии, говорит он, составляют явление общее с другими произведениями. «Все это гораздо лучше сказано греками, и притом без всякого прибавления обещаний и угроз со стороны Бога или Его Сына». Только римлянин мог выражаться подобным образом. Грек, даже из Малой Азии и Александрии, сказал бы «нашими философами». Конечно, это догадка, но догадка тем более характеристичная, что она не остается изолированной. Ориген сам дает возможность рассматривать своего противника как человека западного. Так, приводя фразу об очах души, отличных от очей тела, он говорит: «Эту мысль он, Цельс, заимствовал у греков, и она еще древнее у наших авторов». Мог ли он сказать так о греческом философе или даже александрийце? Сверх того, Ориген советует Цельсу и его сторонникам попросить «от греков» сведений о таинствах Вакха.

Из наблюдений над тем иудеем, который выводится на сцену в сочинении Цельса и который делает различные возражения против Христа и христианства, можно приходить к заключению, что здесь мы имеем дело не с фантастическим лицом, а действительным, жившим в Риме и пропитанным римскими идеями. Сущность мыслей этого иудея, его аргументы, хотя и носят форму иудейскую, в основе своей вполне греко-римские. Это человек образованный, он цитирует стихи Еврипида, и Ориген не может достаточно надивиться, каким образом иудей мог знать греческих поэтов. Для жителей Востока, среди которых обращался Ориген, это казалось в самом деле необыкновенным. Но Цельс говорит со слов римских иудеев, единственных иудеев, которые были действительно образованны и которые с давних пор заключили компромисс с западной цивилизацией. С тех пор как Агриппа утвердился в Риме и принял на себя достоинство претора, с тех пор как Береника поселилась в императорском дворце и стала вести жизнь общественную, открытую, связи, сближение между римским обществом и иудеями на Западе стали все теснее и крепче. Изучая литературу греческую и римскую, иудейский дух, узкий, интолерантный, суровый смягчается более и более; Иосиф доходит уже до признания, что каждый должен почитать Бога согласно с тем культом, какой кто свободно избрал.

То, что Ориген рассматривает как ошибку Цельса — имеется в виду иудей, знакомый с греческой образованностью, — для нас, напротив, служит драгоценным указанием, которое позволяет нам на солидных основаниях утвердить мнение о месте и среде, в которых Цельс составил свое сочинение. Это единственно членам маленькой иудейской колонии в Риме приличны те аргументы, которые Цельс влагает в уста своего иудея, именно когда он евангельским рассказам об Иисусе противополагает чудесные и сверхъестественные действия, какие древние легенды приписывали Персею, Миносу вследствие божественного происхождения этих героев. Ориген изумляется широте учености Цельсова иудея и восклицает: «Этот иудей говорит, как грек, воспитанный и наставленный в греческой науке!» Но это изумление Оригена не основательно. Между иудеями этого времени были лица классически образованные, примером может служить Иосиф Флавий. Цельс не выдумал своего иудея. Это портрет римского иудея; возражения, какие Цельс влагает в его уста, суть отображение тех идей, какие вращались среди римских иудеев, враждебно расположенных к христианству.

В возражениях, какие делаются Цельсом от своего лица против христианства, с ясностью можно примечать, что полемист — римлянин чистой расы. Здесь отразились характер, воспитание, идеи, верования, направление мысли и даже предрассудки римлянина. Могли, например, грек, как делает Цельс, порицать безнравственность иудейских сказаний — о братьях, которые устраивали друг другу козни, Каине и Авеле, Иакове и Исаве, о матерях, прибегающих к обману, как это рассказывается о Ребекке, желавшей доставить от Исаака благословение Иакову, лишив его Исава, о Лоте и дочерях, Фамари и пр. Это переносит нас в среду римлян, столь достойных и благочестивых, которые не позволяли неприличных рассказов относительно своих богов. Только римлянин, религия которого была чужда крайностей ничего не стеснявшегося натурализма, мог выступать с такими упреками, с какими выступает Цельс.

Религиозные представления Цельса вполне римские. Цельс твердо настаивает на мысли, что Бог или Сын Божий не могут сходить на землю. Такое утверждение вовсе неприлично греку, но оно сообразно с религиозными римскими идеями. Цельс с доверием говорит о гадании на птицах, а это доктрина чисто италийская. Понятие о Боге, какое высказывается в сочинении Цельса, очень далеко от эллинского антропоморфизма и тесно примыкает к пантеистическому натурализму Лациума. По нему Бог есть существо бесконечное, которое постоянно открывается в бесчисленных феноменах видимого мира. Эти откровения суть демоны, низшие боги, служители великого Бога, которому они принадлежат. Почитая их, почитают верховного Бога. Их управлению отданы различные страны земли, под их надзором законодатели различных стран с самого начала установили различные религии и различные законодательства. Эти религии, эти законодательства — божественны; неблагочестиво оставлять их или видоизменять в той стране, для которой они даны. В этих и подобных представлениях, по мнению Пелаго, следует видеть характеристические черты, принадлежащие римской религии. Кроме того, Цельс однажды прямо дает знать, для какого народа он не желал бы распространения христианства — это именно для римлян. Он говорит: «Нужно, чтобы был один царь, один властелин, как поет Гомер, а вы нападаете на это учение; император вынужден будет вас строго наказать, потому что если все будут бунтовать, как вы, он, император, останется один и весь мир впадет в руки грубых варваров. Не имейте претензии, чтобы римляне, оставив свои верования и забыв свои обязанности в отношении