Шрифт:
Закладка:
После разрешения главного вопроса Собор в дальнейших заседаниях занялся разными текущими делами. Сотрудники Диоскора были помилованы, дошла очередь до его противников, и прежде всего Феодорита, помилованного императором, нашедшего поддержку у папы Льва и приглашенного на Собор. Враждебное к нему отношение за его полемику с Кириллом в защиту Нестория резко сказалось в первом заседании Собора, а на восьмом заседании был найден выход. Вместо объяснения, которое он предлагал, ему было предложено анафематствовать Нестория, и он удовлетворил собрание словами: «Анафема Несторию, как и тем, кто отказывает в имени Богородицы Деве Марии или разделяет Христа на двух сыновей».[951] Более затруднений представило дело епископа Эдессы Ивы, который был также осужден на Соборе 449 года. Ему ставили в вину единомыслие с Несторием и полемику с Кириллом в письме к персу Марису. Это письмо было прочитано в заседании Собора[952] и хотя признано неправославным, но собрание удовлетворилось и в отношении к нему тем, что он также произнес анафему на Нестория.
Наиболее важные из административных вопросов, рассматривавшихся на Соборе, помимо возвышения в ранге епископа Иерусалима, которому на будущее время было дано положение патриарха, с предоставлением ему юрисдикции в пределах трех провинций Палестины, наибольшее значение имели меры, принятые относительно положения монахов на будущее время. Доселе монахи не были подчинены епископам и представляли собою весьма многочисленный класс вольных людей, не признававших над собою ничьей власти, свободно толпами и в одиночку бродивших из города в город и из страны в страну и доставлявших немало тревог и затруднений представителям духовной и светской власти. Отныне Собор определил их подведомственность местному епископу, как гласит 4-й пункт соборных решений, принятых на 15-м заседании. Основание монастырей могло на будущее время совершаться не иначе как с ведома и разрешения епископа, монахам было запрещено покидать свои монастыри и свободно скитаться, как то было раньше.
Последнее заседание Собора было посвящено выяснению положения Константинопольского патриарха. «Восточные» епископы, без участия папских легатов, приняли постановление, что патриарх столицы должен занимать второе место после римского папы, а на Востоке иметь первенство перед тремя остальными патриархами: Александрийским, Антиохийским и Иерусалимским. Легаты папы не приняли участия в этом и заявили протест, который не был, однако, уважен сановниками, принимавшими участие в последовавшем затем обсуждении вопроса.
Признавая авторитет папы, Собор, раньше чем разойтись, обратился с почтительным посланием к нему, в котором, между прочим, отведено было много места разъяснению канона 28 о почетном положении Константинопольского патриарха, с упоминанием о протесте, который был заявлен его легатами.[953] Лев, принимающий соборные решения, не соглашался, однако, признать 28 канон, и по этому поводу возникла переписка между обеими столицами, длившаяся до 454 года и закончившаяся установлением доброго совета между патриархами, с умолчанием, однако, о действии 28 канона, которого папа не признал.[954] В послании к Маркиану папа хвалил государя за его «священническую ревность».[955] Оспариваемый папой канон 28 действовал, однако, на Востоке.[956]
По окончании Собора император издал несколько указов на имя префектов претория и города, в которых объявлял об утверждении истинного учения веры христианской, с кратким указанием на сущность соборных определений, и повелевал опубликовать об этом в пределах их власти. В манифесте к населению столицы от 7 февраля 452 года Маркиан объявил о радостном событии, окончательном устранении всяких разногласий и сомнений, и воспрещал на будущее время вести какие бы то ни было публичные споры по вопросам веры, сопровождая свой запрет угрозой наказания: клирику — исключением из клира, состоящим на службе лицам — отставкой, а прочим — изгнанием из города.[957] Через месяц, 13 марта, последовала другая сакра на имя префектов с повторением той же угрозы за религиозные споры, с распространением ее на всю империю.[958] Такие же сакры общего характера вышли 6 и 28 июля.[959]
Если Маркиан и Пульхерия были искренни в своей уверенности в том, что найдена форма вероопределения, которая должна на будущее время прекратить все волновавшие людей тревоги относительно чистоты веры, то действительность должна была скоро раскрыть им глаза на истинное положение дела. Как на Никейском соборе формулировка была взята с Запада и не удовлетворила Восток, так и теперь Халкидонское вероопределение было началом не мира, а жестокой вражды и разногласия. Наиболее затруднений представили Палестина и Египет. В Палестине немедленно по окончании Собора началось мятежное движение, вождем которого явился один египетский монах по имени Феодосий. Принимавший уже давно участие в церковных спорах в Александрии и потерпевший публичное наказание от Диоскора, он был в числе других в Халкидоне во время Собора, и на его глазах совершил свою измену Ювеналий. Немедленно по окончании собора Феодосий поспешил в Палестину и начал агитацию против Ювеналия. Он встретил живое сочувствие среди многочисленного палестинского монашества, а также и в населении Иерусалима. На сторону врагов Ювеналия стала проживавшая в Иерусалиме императрица Евдокия. Когда Ювеналий вернулся из столицы, монахи потребовали от него, чтобы он отрекся от Халкидонского собора. Город был в таком возбуждении, что Ювеналий бежал в Константинополь. Опустевшую кафедру занял Феодосий, посвящение которого совершилось в церкви Воскресения. Он
