Шрифт:
Закладка:
Да, я изменился. Я сам только что сказал ей, что больше не юнец, а мужчина.
– Мы отдалились еще прошлой весной, ты вернулся из Байи другим и так и не стал прежним.
О, если бы ты только понимала… Те же слова я говорил себе всего несколько часов назад на встрече с Бурром и Сенекой. Я запутался в разных версиях событий, о которых никто не должен был узнать. И она не должна была узнать правду о моей матери. Этого никогда не будет.
– Я был шокирован смертью матери, – сказал я, и это была чистая правда.
– Но это пожирает тебя изнутри. Ты знаешь, что у тебя кошмары и во сне ты выкрикиваешь ее имя?
Нет! Что еще я сказал во сне?
– И… все? Только имя?
– Я не смогла разобрать все слова, ты говорил бессвязно, но и то, что расслышала, было лишено смысла.
О, хвала богам!
– Несмотря на все наши разногласия, она была моей матерью, – смиренно сказал я.
– Но ты не оплакивал ее в своих снах, ты ее боялся.
– Призраки… – дрогнувшим голосом сказал я.
– Не просто призраки – ее призрак.
Я почувствовал, что у меня появился шанс, и, взяв Акте за руки, посмотрел ей в глаза:
– Мы не должны позволить призраку, чей бы он ни был, разрушить наше счастье.
– Дело не в призраке, Нерон. Дело в тебе. В твоей отстраненности, в твоих секретах.
– О чем ты? У меня нет от тебя секретов.
Кроме одного. Или двух.
– А сейчас ты мне лжешь. – У Акте увлажнились глаза, слезы побежали по щекам. – У тебя появилась возможность быть честным, но ты выбираешь обман.
– Не понимаю, о чем ты? – Я отпустил ее руки.
– Я знаю, что произошло на корабле на той неделе. Ты думаешь, я слепая? Думаешь, если я влюблена, то вообще ничего не вижу и не слышу? – Она решительно стерла со щек слезы. – Я лежала совсем рядом с тобой. Я не только тебя слышала, я чувствовала все твои движения.
Как гром среди ясного неба.
– Как ты мог так со мной поступить? Это было омерзительно!
– Я не делал этого намеренно. Я не знал, что ты там. Я был не в себе, это как будто не со мной происходило.
И тут я ни словом не солгал.
– Ты ошибаешься. Это был ты, настоящий ты, та твоя сторона, которую я отказывалась замечать. Но теперь я и без твоего изумруда прекрасно все вижу. Я не выйду за тебя, мне не нужен муж-лжец, даже если он император.
– Мы столько лет вместе, и ты не простишь мне одну-единственную ошибку?
Я просто не мог в это поверить.
– Почему ты вынуждаешь меня сказать слова, которые причинят тебе боль? – спросила Акте. – Я люблю тебя. И всегда буду любить, что бы ты ни делал. Но я не могу стать твоей женой. Я куплю виллу под Римом и буду жить там.
Это был настоящий удар.
– Ты… покидаешь меня?
– Я переезжаю в Веллетри, но тебя я никогда не покину, говорю же – я всегда буду любить тебя.
– Но ты не выйдешь за меня и даже не желаешь жить в Риме! И у кого из нас секреты? Ты наверняка планировала переезд в Веллетри, подыскивала подходящее место. Хорошо, покупай лучшую виллу из всех, что найдешь. Я с радостью заплачу. Ты не сможешь обвинить меня в скупости и тем более – в мстительности.
– Я знала, что ты так на это среагируешь. Но моя связь с тобой не оборвется, и, когда я тебе понадоблюсь, просто позови, и я приду. Но этому новому Нерону я еще долго не буду нужна. Или вернее будет сказать – давно не нужна.
– Когда ты уезжаешь?
– Готова ехать завтра.
– Тогда давай проведем эту последнюю ночь вместе, как в те времена, когда мы были юными и невинными.
Я надеялся, эта ночь сможет на нее повлиять и утром она изменит решение. Но хоть мы и любили друг друга в ту ночь, наша близость отдавала горечью и даже приносила боль. Вся радость ушла. А на следующее утро ушла и Акте.
* * *
Дневной свет в то утро был для меня невыносим, я закрыл ставни, как будто так мог остановить время. Время, остановись! Нет, вернись назад, пусть никогда не случится со мной эта последняя ночь! Все тщетно. Я сидел, ссутулившись на кровати, жалкий и несчастный, настоящая физическая боль пронзала грудь. Время остановить я не смог, тогда попробовал перестать казнить себя. Тоже ничего не вышло, и я позволил безжалостным мыслям терзать мой разум. Время не остановилось, но я перестал ощущать его ход.
Наконец в дверь постучали, и настойчивый голос дважды позвал:
– Цезарь! Цезарь!
Я не среагировал. Постучали громче, к первому голосу присоединился еще один, а потом послышался такой звук, будто кто-то пытался выбить дверь ногой. Стражники решили, что со мной что-то случилось. Так оно и было, но совсем не то, чего они боялись.
Я встал и, еле волоча ноги, подошел к двери. Открыл. У порога стояли два стражника, один как раз чуть отступил, чтобы снова ударить в дверь ногой.
– Цезарь! Скоро полдень, а ты не выходил из спальни. Наш долг…
– Да, я знаю. Со мной все в порядке, беспокоиться не о чем.
Желая остаться наедине со своей печалью, я стал закрывать дверь, но тут увидел, что за спиной стражников стоит Эпафродит, мой секретарь.
– Посланники из Иудеи, они здесь с самого утра, – доложил он и, взглянув на меня внимательнее, спросил: – Сказать им, что ты нездоров?
Они ждали уже несколько лет, я не мог заставить их ждать еще дольше.
– Нет, не надо. Скажи, что я приму их сегодня, но немного позже.
Я позволил своим личным рабам одеть меня, а сам в это время думал, что вот такой и будет теперь моя жизнь. Я стану исполнять свои обязанности, но стена, которую я воздвиг между собой и всеми остальными и которая в результате оттолкнула от меня Акте, никуда не денется. Никто не узнает обо мне правду, никто не сможет мне доверять и тем более – полюбить меня. Отныне я только через искусство смогу без ущерба для себя открыться людям.
* * *
Делегацию иудеев я встретил в самом маленьком из приемных залов. Дни в середине ноября стоят холодные, и я распорядился, чтобы разожгли огонь в жаровнях. В
