Собаки лают. Полицейские ищут наркотики. В огонь летят маленькие пакетики, даже аспирин и порошки Бичема. Чудак-нарк творит заклинания над зеленым и синим пламенем. Байкер с вращающимися глазами бьет его. Еще один бьет его колесом от 1000-кубового BMW. Утаскивают одного-двух человек. Вообще-то семь, я пересчитал. Один человек — пожилой писатель, который протестует, утверждая, что он здесь только для исследований. Они отпустили его. Он имеет «сверхъестественное сходство» с Гилбертом Блэскином, но я назвал его Майклом Бладом. Инспектор поднимает его шляпу из грязи и возвращает ему: «Не будьте к нам строги, сэр, мы только делаем свою работу. Дайте нам честный отзыв». Писатель достает портсигар, чтобы предложить ему покурить, и из его кармана выпадают полдюжины шприцев и несколько таблеток «Моггапилл». Полицейский тоже их подбирает. Он кладет их в свой карман, отказывается от сигары, а затем идет дальше, чтобы подавить беспокойство. Какие-то Ангелы Ада опрокидывают столовую.

Ребенка отводят обратно в машину, а его родители стоят на багажнике, чтобы лучше видеть Рассвет. Дождь прекращает игру, и облака расходятся, показывая рябь неба, серые лохмотья и кровь от туберкулеза, рубашку Бога по утрам или, что более похоже, рубашку Дьявола на этом языческом празднике.

Я продолжаю еще немного, и к трем часам я аплодирую, что заканчиваю роман ужасом, пронзающим тысячи сердец, когда с перекладины мегалита видна огромная звероподобная фигура, крадущаяся через поля от восток с тряпкой террориста на голове, с автоматом в одной руке и кнутом в другой, которая кричит, что Аллах велик, и извергает сырую нефть на сельскую местность, в то время как люди бегут, спасаясь от прилива, который загорается.

Я останавливаю книгу на середине предложения, когда несколько обкуренных байкеров готовятся к контратаке, не в силах понять, что я напечатал. Это должно быть пиздец. Потом я вспоминаю, что именно этого хочет от меня Блэскин, но я слишком сонный, чтобы обращать на это внимание, и, растянувшись на диване, засыпаю мертвым сном.

Глава 22

Мама разбудила меня в восемь часов чашкой кофе.  — Вот и ты, сынок.

Она выглядела нарядной и свежей в вельветовых брюках оливкового цвета и одной из рубашек Бласкина. Я задавался вопросом, стану ли я жестче с возрастом.

— Где Этти и Филлис?

Место было слишком тихим, чтобы они могли там находиться. Она зажгла сигарету и дала мне затянуться, а затем села на край дивана.

— Ты имеешь в виду тех грязных молодых шлюх, которых ты привел вчера вечером?

— Да.

— Не раздражайся. Твой отец дал им немного денег, и мы предложили им поехать в Верхний Мэйхем на несколько дней. Им там понравится.

Я подпрыгнул.

— Ради бога, это мое тайное убежище.

— Не злись. Я не думаю, что они туда поедут. Там слишком тихо для них.

— Они даже не избитые жены или незамужние матери.

— Во всяком случае, они немного     потрепаны, — сказала она. — У меня в постели так часто была эта Филлис, что к концу я не знала, придет она или уйдет.

— Паршивый трюк.

— Не переживай, она отлично провела время. — Она подошла ближе. — Знаешь, ты красивый парень.

— Ты сама не так уж и плоха.

Мы посмотрели друг на друга и засмеялись. Она встала.

— Ты больше похож на своего отца, чем себе представляешь. Никогда не лысей, вот и все. Умойся и приходи на завтрак. Я готовлю большую яичницу. И не говори много Гилберту сегодня утром, если можешь. Он не очень хорошо себя чувствует.

— Я тоже.

— Я знаю, но он твой отец. И не спорь, блядь.

— Ненавижу ругань, — сказал я.

Она становилась противной и опасной.

— Ты имеешь в виду у женщин?

— Ни у кого. Но пока не готовь яйца. Я хочу принять душ.

— Тогда делай это побыстрее.

Она поцеловала меня в губы и пошла прислуживать Блэскину. Я включил радио в ванной и послушал программу, которая, как мне показалось, называлась «Право мафии». Между жужжанием бритвы я слышал вой и свист, насмешки и смех гиены. Некоторые люди в короткие периоды молчания пытались сказать что-то разумное, другие обвиняли их во лжи, клевете и поношении — когда вообще что-то было слышно. Пока я завязывал галстук, программа подошла к концу, и я узнал, что она называется «Вчера в парламенте».

Блэскин, словно сомнамбула, запихивал еду в рот. Когда в дверь позвонили, он сказал:

— Если это мой издатель, скажите ему, что я мертв. Меня похоронили тайно при свете ворованных свечей на Хэмпстед-Хит. Завтра он прочитает об этом в «Таймс».

Затем он закрыл глаза и продолжил завтракать, как будто собирался жить вечно.

Когда звонок прозвенел снова, взгляд моей матери заставил меня встать и ответить на звонок. Пиндарри стоял снаружи со шляпой в руке, перо было направлено мне в живот.

— Лорд Моггерхэнгер ожидает тебя сегодня вечером на собрании, ровно в семь часов, оденься неформально.

Он вернулся в лифт, оставив дверь открытой. Спорить было бесполезно. Он был всего лишь пригласительным билетом. Мне не понравилось, что он не стал ждать ответа. Ему посчастливилось вернуться в лифт невредимым.

Я положил утреннюю почту на стол и сидел так тихо, что моя мать сказала, что это  похоже на двух зомби у корыта. Гилберт пробормотал, что он никогда не приходил в сознание раньше двенадцати, если только не снимал его сразу же после пробуждения, а затем снова засыпал до часу. В тот день я намеревался доложить Моггерхэнгеру, как бы мне ни грозила опасность, но его срочный призыв поднял меня из полусна, что никогда не было мне на пользу, поэтому я постарался улыбнуться матери и не копать слишком явно под утреннее состояние Блэскина.

Мать суетилась вокруг нас, намазывая маслом тосты и наполняя чашки, когда линия ободка опускалась чуть ниже середины. Вчера она отлично провела время: побывала на вечеринке, напилась, пережила ужасную ссору с Блэскиным, помирилась, пошла поужинать, а затем погрузилась в ночь удовлетворяющей любви; в то время как все, что я сделал, это дописал последние штрихи до жалкого романа, проспал пол-ночи и проснулся от того, что Моггерхэнгер распорядился мной как одним из своих худших приспешников. Чтобы компенсировать это, я решил сыграть роль опаснейшей мафии и напугать Джеффри Хорликстона до смерти.

Когда я спросил Марию, чем он занимается, она ответила, что он очень хорошо занимается рекламой. Мало того, что он и его семья пытались забить ее до смерти, Джеффри еще сумел застать ее врасплох. Если бы Мария работала так много, как она говорила, трудно было себе представить, когда бы он смог