Шрифт:
Закладка:
– Мне очень жаль, миз Матиас…
– Миссис.
– Миссис Матиас, но миз Беннетт в настоящий момент отсутствует, она консультирует другого клиента. Я была бы более чем счастлива направить вас к другому нашему консультанту. Или же помощница миз Беннетт запланирует для вас встречу.
– Хорошо. Когда она ожидается в офисе?
– Завтра. После консультации она по плану работает из дома.
– Работает из дома? – Рейчел рассмеялась коротко и презрительно. – Вижу, я зря потратила время.
И выплыла из комнаты.
И по дороге подумала, что ей в кайф было изображать записную снобиху, про которую регистраторша еще со злостью расскажет сослуживице в обеденный перерыв. Интересно, что это говорит о характере самой Рейчел?
Вернувшись в машину, она сменила каблуки на кроссовки, выехала из парковочного гаража и взяла курс на Джорджтаун.
Остановилась перекусить и облегчить пузырь, потом припарковалась на другой стороне дороги, не доезжая полквартала до солидного дома Беннеттов.
И стала следить за домом – и близко не такое интересное занятие, как притворяться наглой дурой, – ожидая возвращения Никки.
Симпатичный район, думала она. Тихий, упорядоченный. Богатый.
Если кто-нибудь решит сообщить про незнакомый автомобиль, придется трепаться с копами, которые приедут глянуть. Ну, она тоже когда-то была копом.
Она записала свои передвижения за день, указала затраченное время, потом вставила наушники и включила начатую аудиокнигу.
Следующий час она провела в шотландских горах с вредной, но невыносимо вкусной пачкой закусок в руках. Когда суровый вождь и свирепая женщина, которую он любил, дошли до конца своих приключений, Рейчел списалась с мужем, со своим офисом и стала выбирать следующую книгу.
К солидному дому подъехал солидный черный «Мерседес».
Из него вышла Никки Беннетт. Короткие русые волосы развевались на ветру, одета она была в летний костюм, светло-серый, на ногах – серые туфли потемнее, с низкими широкими каблуками. Она закинула на плечо черный брифкейс и достала из машины матерчатую магазинную сумку.
Рейчел подождала, пока женщина дойдет до двери. Тогда вышла из машины, заперла ее и перешла дорогу.
Позвонила в звонок.
Почти сразу Никки открыла дверь, посмотрела на Рейчел усталыми подозрительным глазами:
– Да?
– Миз Беннетт, я Рейчел Мак-Ни. – Она показала удостоверение. – Мне бы хотелось поговорить с вами. Это займет пару минут. Могу я войти?
– Нет. В чем дело? Меня не было в городе, и я ничего не слышала ни о каких преступлениях поблизости.
– Я тоже. Но ваше имя всплыло в одном деле, которое я расследую.
– Что за дело?
– Поэтическое.
Никки посмотрела совершенно пустым взглядом:
– Понятия не имею, о чем вы говорите. Мне надо работать.
Она не успела закрыть дверь, потому что Рейчел придвинулась достаточно близко, чтобы этому помешать.
– Миз Беннетт, – начала она и назвала несколько имен из списка, закончив пятью убитыми женщинами.
– Никого из этих людей не знаю. Если это клиенты мои или моей фирмы, обратитесь в офис. А здесь мой дом.
– Эдриен Риццо.
Тут реакция уже была – что-то мелькнуло в усталых глазах.
– Если вы репортер и хотите снова это вытащить на белый свет, я не…
– Я не репортер. – Рейчел снова показала удостоверение. – Я расследую серию угроз и серию смертей, которые связаны с вашим отцом.
– Мой отец умер больше двадцати лет назад. И если вы сейчас же не уйдете, я вызываю полицию.
– Это прекрасно, потому что, если вы не станете со мной говорить, именно туда я и отправлюсь. К властям. Или я зайду, вы ответите на несколько вопросов, мы все выясним – или будете разговаривать с копами.
– В мой дом вы не войдете. – Но Никки вышла наружу, скрестила руки на груди, встав перед открытой дверью. – Когда умер мой отец, я была ребенком. Мы с братом оба были детьми.
– Как и Эдриен Риццо. Только она была младше вас обоих.
– Все это не имело и не имеет ко мне никакого отношения. Да и в любом случае мы за это заплатили. Мы потеряли отца, мы пережили скандал, нашествие репортеров, допросы. Мы расплатились. Моя мать в конце концов сломалась и убила себя из-за этого. Расплатились – и все в прошлом.
– Кто-то так не думает. Пять из тех фамилий, что я вам назвала, пять женщин мертвы – погибли насильственной смертью. Убиты. И все те, кого я назвала, и еще другие, имели романы с вашим отцом.
Тут взгляд Никки забегал, а лицо нервно дернулось.
– Я здесь ни при чем.
– Вам это не кажется любопытным?
– Бывает, что люди погибают. Мой отец погиб. И моя мать.
– Людей убивают, Никки. Вот эти фамилии из списка, составленного вашей матерью.
– Вы врете! – Теперь она разъярилась. – Моя мать об этом ничего не знала, не знала ни о каких других женщинах. Никакого списка у нее не было.
– Она дала этот список репортеру, который опубликовал историю как раз накануне нападения вашего отца на Лину и Эдриен Риццо и Мими Крентц.
– Вы врете!
Но снова забегали глаза.
– Мне нет смысла врать. Вы много времени проводите в разъездах.
– И что? Это не ваше дело! – Ее голос поднялся до крика. – Это моя работа. Я сделала карьеру, я построила свою жизнь. И я не допущу, чтобы вы тут шлялись и пытались разрушить ее из-за чего-то, что сделал мой отец, когда я была маленькой.
– Стихов не пишете, Никки?
– Хватит с меня вашего трепа, и вас тоже.
– Последние тринадцать лет, как раз после смерти вашей матери, Эдриен Риццо получает анонимные стишки с угрозами. Ваш отец, кроме всего прочего, преподавал стиховедение.
– Я не пишу стихов и не рассылаю анонимных угроз. – Но дышать она начала чаще и глубже. – Мой отец погиб, потому что думал, будто можно изменять моей матери безнаказанно. Погиб, потому что был пьян и зол. Погиб, потому что одну из своих шлюх обрюхатил, породил ублюдка и не смог этого признать, как положено мужчине.
– И это вас ранило. Ранило, и когда ваша мать покончила с собой, ранило снова, уже сильнее. Все эти женщины принесли вашей матери страдания, много страданий. И это дитя, которое он зачал, есть живое напоминание о страдании. Вы расплатились, говорите? А они не должны расплатиться, как вы думаете?
– Как по мне, пусть они все горят в аду, я о них не думаю. Мне на них наплевать.
– Последнее стихотворение пришло из Омахи. Вы в последней командировке не заезжали в Омаху, Никки?
– Нет, и это не ваше собачье дело. Убирайтесь с моей территории, иначе я заявлю о вторжении и харасменте.
– Где
