пытать. Я-то просто собирался у тебя перехватить денег, принять горячий душ и пару раз плотно перекусить. Смотри, как все удачно обернулось.

– Зачем? Зачем? Зачем? – Распухшие глаза стали наполняться слезами. – Он изменял, он…

– Заткни пасть, зараза! Это они перед ним ноги раздвигали! – Он с размаху ударил по туалетному столику. – Сколько раз тебе говорить, что виноваты они? Мужчина берет, что ему предлагают, уж такова его натура. Это они виноваты, что он погиб, они виноваты, что мы выросли в стыде. Им нет места на земле, и ты это должна понимать! Особенно тому выблядку, которого родная мать должна была в утробе удавить. Это она убила нашего отца. Он из-за нее погиб.

Никки слышала это все уже бессчетное количество раз и знала, что на доводы разума он не реагирует. И где-то в глубине души, в жутких и пугающих уголках сознания мерцало сомнение: уж не прав ли он?

Дрожащими руками она открыла воду, открыла бутылочку. Надо унять боль и подумать.

– Это ты посылал ей стихи? Этой самой Риццо?

– У меня всегда был к ним талант, правда? Папа постоянно это говорил. Мама тоже, но папа в этом разбирался. Он мной гордился. Куда больше, чем тобой.

Он сидел на полу в дверях, глядя куда-то поверх головы Никки.

– Он меня любил. Мама то и дело на меня срывалась, а он любил. «Отстань от него, – говорил он. – Мальчишка шлепка получил. Мальчишки всегда будут мальчишками», – любил он повторять.

Да, подумала Никки, он такое говорил, даже когда выяснялось, что ДД украл что-то в магазине, затеял драку или тайком смылся ночью.

– Она пыталась уберечь тебя от беды.

– Она была слабачкой. «Прими еще таблетку, Кэтрин». Он так говорил, когда она начинала его пилить. И она не давала ему того, что ему было нужно, иначе разве стал бы он искать этого у шлюх и потаскух?

– Я знаю, что она была слабой, – сказала Никки, тщательно обдумывая слова. – И принимала таблетки. А я о тебе заботилась, ДД. Старалась о тебе заботиться, ты же знаешь. Следила, чтобы у тебя было что поесть, когда никто уже нас не кормил. Я тебе помогала уроки делать, стирала твою одежду.

– И ждала, что я буду по струнке ходить. Что буду мыть полы и посуду.

– Я не могла все делать сама. – Она попыталась ему улыбнуться, но господи, как же это было больно. – Мне нужна была твоя помощь.

– И пошла в колледж, да? Меня бросила.

– Я жила дома, но мне надо было получить диплом. Надо было найти хорошую работу.

– Врешь. У нас денег было навалом.

– Это были деньги семьи.

«Спокойно, – подумала она, – главное – оставайся спокойной»

– Но мама была не в себе, ДД. Ты же это знаешь, а деньгами распоряжалась она. – «Да и ты был не в себе, – подумала она. – И я это знала, всегда знала». – Я делала все, что могла! Я не виновата!

Ей пришлось заставить себя дышать размеренно, слова рвались из нее наружу.

– Я жила дома, пока училась в колледже. Жила дома, когда нашла работу. Я хотела, чтобы ты пошел в колледж, ДД. Чтобы жил отдельно, начал свою жизнь, но…

– Школа – это для сопляков. Ты стала мотаться где попало в своем деловом костюме.

– Когда я могла, я всегда брала тебя с собой. Особенно после смерти мамы.

– А до того ты меня столько раз оставляла с ней, прибирать за ней бардак, прятать таблетки, слушать, как она ругается. Тебя тут не было, ты не слышала, как она несла на отца, когда на нее находило. Ты не слышала, как она смеется, смеется, не останавливаясь, и рассказывает, как она рада, что он мертв. Как она рада, что сумела рассказать миру, как этот гад ей изменял. Как она смеется и рыдает, смеется и рыдает.

«Я ни с кем не встречалась, – подумала Никки. – Не ходила ни в клубы, ни в кино. Школа и дом, потом работа и дом».

Разъезды? Она часто думала, что необходимость разъездов по работе сохранила ей рассудок.

Но надо было не вывести его из себя, надо было убедить его ее отпустить.

– Прости меня, ДД. Мне жаль, что я не могла быть здесь все время, но…

– Ты не была здесь, когда она мне сказала, что все время это знала, что у нее целый список баб, которых он трахал. Когда сказала, чтобы я перестал пресмыкаться перед его трупом, если хочу быть настоящим мужчиной. Она сохранила этот список, откопала его и бросила мне в лицо. Сказала, что если бы он меня так уж любил, то соблюдал бы свои обеты. Она говорила страшные вещи, повторяла их снова и снова. Я мог бы ее удавить прямо на месте. Но не удавил.

Никки ощутила глубоко в животе холод. Это уже был не просто страх, это было нечто большее.

– А что ты сделал?

– Дал ей, что она хотела. Таблетки. И еще таблетки. Помог ей подняться наверх, лечь в постель, дал ей еще таблеток. Потом смотрел, как она умирает, а потом пошел в бар и заказал себе пару пива.

– Она была нашей матерью.

– Она была наркоманка, стерва и убийца нашего отца. Как и все они, остальные. А ты приехала, нашла ее, вызвала девять-один-один и позвонила мне, пока я пил пиво. И плакала о ней, как будто она не была все это время цепью у нас на горле. – Он снова улыбнулся: – И мы получили денежки, правда ведь?

Он полез в ящик, достал пакетик глазированных хлопьев и начал их жевать.

– Я стал с тобой ездить, потому что хотел страну посмотреть, увидеть, найдется ли место, которое могло бы стать моим. А ты до посинения меня долбила колледжем или ремесленной школой или пыталась заставить найти хорошую работу. Мол, у меня руки растут откуда надо, твердила ты мне, и вот тут ты была права. Я с помощью этих рук входил в дома и брал там, что хочу, если хотел. Но про список не забывал.

Он закинул в рот порцию хлопьев.

– Понимаешь, красть весело, но это не главная цель. А у мужчины должна быть в жизни реальная цель. И я думал, как убить тех, кто убил моего отца. И вот как-то раз в телевизоре, когда мне было до усрачки скучно, а ты где-то шлялась, добиваясь от людей, чтобы они делали то, что ты хочешь, что я увидел? А увидел, как эта сучка в каком-то гадском ток-шоу себя рекламирует.