равновесной экономике – мне это выражение не нравится, но, чтобы не объясняться долго, я его сейчас употреблю – представить себе, как могла бы появиться такая волна спроса, невозможно. Речь идет, естественно, о мировой экономике в целом.

Мировая экономика должна быть очень сильно неравновесной. То есть какой-то ее не очень большой (но и не очень маленький) фрагмент должен по своим значимым параметрам сильно отличаться от большей части мировой экономики. Это условие, как мы видели, было обеспечено мощным притоком драгоценных металлов из Америк и установлением долгосрочного разрыва номинальных цен.

Как это ни покажется парадоксальным, но получилось, что в каком-то отношении меркантилисты оказались правы. Запад стал богатым (в реальном выражении) потому, что и до этого был богатым – в номинальном выражении. То есть потому, что в нем было много денег.

Конечно, я знаю, и об этом уже говорил, что лишь немногие, и не самые влиятельные из меркантилистов действительно связывали богатство народов с количеством денег – это утверждение им приписал Адам Смит, чтобы с блеском расправиться со своими предшественниками. Да и говорили они не о богатстве народов, а о богатстве государя, а это коренным образом меняет саму постановку вопроса.

Но как бы то ни было, получилось, что денежное богатство, не само по себе, а в результате тех экономических процессов, которые оно стимулировало, оказалось решающим фактором наращивания богатства реального. Конечно, и до открытия месторождений золота и серебра в Америке на Западе активно развивалась техника, равно как и организационные формы производства, чему способствовал протекционизм. Прогресс потихоньку шел, и продолжал бы идти себе дальше, и мы не знаем, как пошла бы мировая история, если бы в ней сохранялись те тренды, которые сложились до 1492 года. В конце концов, мальтузианские циклы никто не отменял, хотя в Северо-Западной Европе их действие проявлялось слабее, чем в других регионах мира.

Но Америка была открыта, золота и серебра стало много, и в какой-то момент это дало толчок резкому ускорению экономического прогресса.

Однако вернемся к основной теме. Разрыв номинальных цен со всем остальным миром наблюдался для всей Западной Европы в целом. Для Англии этот разрыв, в силу высокой концентрации финансового сектора, был больше, чем в среднем по Западной Европе, но меньше, чем в Нидерландах (которые оставались самой богатой европейской страной и после начала промышленной революции).

Так что одного только фактора наличия разрыва номинальных цен было недостаточно. Другим условием была изоляция внутреннего рынка от конкуренции со стороны мирового рынка по конкретному товару. В нашем случае по товару с высокой изначальной трудоемкостью, что было принципиально важно. Это условие возможно только для государства, обладающего хорошим административным аппаратом и способным контролировать свои границы. Морское положение Англии здесь сильно помогло.

Эта изоляция – еще один фактор, усиливший неравновесие в мировой экономике. Но тут тоже не все просто. Не всякий рынок, будучи изолированным, может породить волну спроса, которая инициировала бы масштабную реорганизацию всей экономики. Тут есть несколько важных дополнительных составляющих, и все они в конкретное время наблюдались в конкретной стране, а именно в Англии XVIII века.

Какие еще факторы играли роль? Чтобы четче себе их представлять, давайте нарисуем график (рис. 36).

Рост производства хлопчатобумажных тканей и снижение трудоемкости

Рис. 36

Перед нами обычная и известная картина того, как новый товар завоевывает рынок. Такой же график можно нарисовать, скажем, для автомобильной промышленности, да и для многих других продуктов. Сначала товар по высоким ценам покупают богатые, обеспечивая высокую норму прибыли. Производство расширяется, срабатывает эффект масштаба, который, как мы помним, связан с ростом разделения труда, и производственные издержки снижаются. Цены падают, товар становится доступен более широким слоям потребителей («среднему классу»). Новый виток расширения производства дает возможность опять снизить издержки, сделав товар доступным уже и беднейшим слоям населения.

Обратим внимание на горизонтальные прямые С и С'. Прямая С показывает нам уровень текущих издержек в основном регионе производства хлопчатобумажных тканей – в Индии. Изображенная на графике кривая «подныривает» под нее при количестве потребителей Q. Внутри изолированной страны их должно быть не меньше этого количества, чтобы производимая внутри страны продукция смогла выйти с внутреннего на внешний рынок, в данном случае рынок европейский, на котором она оказывается конкурентоспособной с продукцией из Индии.

А уже после выхода на европейский рынок появляется возможность обеспечить и абсолютную конкурентоспособность, то есть поднырнуть под горизонтальную прямую С', которая показывает минимально возможный уровень издержек на производство данной продукции где-либо в мире (то есть при издержках, обеспечивающих физическое выживание работников).

Итак, мы видим важнейшее условие – количество потребителей в стране должно быть не меньше Q, в противном случае волна спроса захлебнется. Да, страна, оставаясь изолированной, будет производить продукцию с самыми низкими в мире затратами рабочего времени, но будет производить ее только для самой себя (при высокой стоимости рабочей силы). Поэтому промышленная революция в том смысле, как мы ее понимаем, не могла произойти в Голландии, богатой, но с небольшим населением, даже если мы представим себе, что она пошла бы по пути Англии и изолировала бы свою хлопчатобумажную промышленность.

Я выделил на графике несколько стадий. Стадия первая – это продвижение товара на рынке богатых потребителей. Здесь хлопок конкурирует с шелком, и тут успех зависит в основном от моды и, следовательно, затрат на рекламу. Ценовой фактор играет незначительную роль.

Вторая стадия – это продвижение в средней ценовой категории, среди среднего класса. Хлопок все еще конкурирует с шелком, однако в конце стадии он уже становится конкурентоспособен с шерстью на внутреннем рынке. То есть трудоемкость хлопка должна на этой стадии опуститься до уровня, достигнутого в шерстяной промышленности. Тогда появляется новая волна спроса, которая поддерживает процесс углубления разделения труда.

В Англии был многочисленный средний класс, что отличало ее от многих других современных ей государств Европы, где средний класс отсутствовал или был немногочисленным. В частности, именно поэтому промышленная революция не могла произойти во Франции, превосходившей Англию по населению, а возможно, даже и по совокупному богатству. Она бы заглохла, не сумев преодолеть барьер между высокими и низкими доходами. Не следует забывать и о том, что относительно низкая стоимость рабочей силы во Франции препятствовала применению дорогой техники.

Франция известна своей шелковой промышленностью, которая достаточно быстро прогрессировала. Достаточно сказать, что именно в текстильной промышленности Франции с начала XIX века стали применяться станки с, как бы мы сейчас сказали, числовым программным управлением (жаккардовский станок). Но все-таки шелк