Кестрин немного теряется, смотрит на заполненный лошадьми широкий двор, потом снова на меня.

– Я буду рядом.

Я улыбаюсь, благодарная за эти слова, хотя с определенными вещами мне нужно справиться самой. Я принесла Валке смерть, как и грозилась много месяцев назад, и должна видеть исполнение приговора.

Во дворе Сальвия подводит ко мне лошадь. Миролюбивую кобылу Солас, которой можно доверять детишек и беспокойных новичков. Я едва не смеюсь. Кто бы ни подобрал ее для меня, он точно хотел быть уверенным, что я не свалюсь. И определенно не спрашивал у конюхов, с каким сортом лошадей я могу сладить.

Сальвия неловко приседает в реверансе, когда мы подходим. Я оставляю его без ответа, отпускаю Кестрина и обнимаю ее здоровой рукой.

– Заида, – бормочет она.

– Сальвия, – отвечаю шепотом, – я все еще Терн.

Тогда и она обхватывает меня руками, держит совсем легко, но не отпускает, пока я сама не делаю шаг назад.

Двор заполнен лордами и ведущими подопечных конюхами, многие из которых посматривают на нас. Кестрин незаметно отошел и запрыгнул в седло.

– Как остальные? – спрашиваю я.

– Ясень и Рябина тут, но не уверена, что смогут пробраться ближе. – Сальвия разворачивает кобылу и придерживает для меня стремя. – Дуб подумывает остаться на родительской ферме.

Я глажу шею Солас, так что рукав падает, обнажая бинты на запястье.

Сальвия поднимает глаза на меня:

– Мы слышали, что ты была ранена, после того как вернулась сюда – в те дни, когда пропадала.

– Просто царапины, – говорю я сквозь сжатые зубы и сажусь на лошадь.

Рука словно вопит от несогласия. К счастью, Сальвия занялась проверкой стремян и разглаживанием моих юбок, так что не видит моего перекошенного лица прежде, чем я торопливо привожу его в порядок.

– А как Джоа?

– Ничего, – говорит она. – Слышала, что Корби сгинул? Удрал, будто собака с подожженным хвостом, едва новости о настоящей тебе долетели до конюшен. – Сальвия невесело усмехается: – Но знай, что к тому времени Ясень с Рябиной его уже снова отлупили, а Джоа уволил.

– Не слышала.

– Было бы глупостью оставаться после всего, что он тебе сделал, правда? Мы все ждали, что ты за ним кого-нибудь вышлешь.

Я смотрю, как Солас слушает нас и вертит ушами, утренний свет прячется в мягких пушистых волосках внутри них.

– Наверное, надо.

– Ага, – говорит Сальвия. – Тот, кто смеет нападать на женщин, не должен вот так уходить – безнаказанным.

– Знаю, – тихо говорю я, думая о Виоле, о правосудии улиц и о том, что я пока не представляю, как переменить законы и то, как они исполняются. – Нужно так много сделать, – делюсь с Сальвией, и мой голос полон растерянности.

– Начни с чего-нибудь и старайся, – деловито советует она.

Я киваю, тихо мечтая, чтобы все было так просто. Но, наверное, так и есть. Наверное, я не могу исправить все разом – остановить похищения, обезопасить всех женщин в городе, даже защитить свой собственный народ от того короля, каким станет брат. Но я точно могу с чего-то начать и стараться.

Сальвия тянется ко мне и нерешительно гладит по руке, будто все еще неуверенная, что по-прежнему вправе. Кестрин подъезжает к нам, коротко кланяется ей.

– Заид, – бормочет она, приседает в реверансе и спешит прочь.

– Она из тех, с кем вы сдружились на конюшнях, – подмечает Кестрин.

– Это Сальвия, – подтверждаю я.

– Скучаете по ним?

Я поудобней перехватываю поводья. Признаюсь:

– Скучаю по всему там. Но я сделала выбор.

– Мы могли бы их сюда пригласить, – предлагает он, понизив голос так, чтобы его слышала я одна. – Хороших друзей нелегко обрести. Можно подобрать всем подходящие места.

– Пожалуй, – говорю я и думаю, согласится ли Сальвия. Вспоминаю ее усталость, безразличие к работе со дня смерти Виолы. Наверное, она бы хотела перемен. Я чувствую, как начинаю улыбаться.

Поворачиваюсь к Кестрину с вопросом:

– Я все думала, вераин, как отбирали моих прислужниц?

Он косится в сторону, где ждут наши люди, но те достаточно далеко, так что можно обсуждать их спокойно.

– Все они – младшие дочери не самых родовитых семейств.

– Это ясно, – веселюсь я. – Я имела в виду их самих. Вы верно сказали – хороших друзей обрести нелегко. И мне бы хотелось видеть рядом с собой помощницу, которая не предана никому более, чем мне.

Кестрин смотрит на меня:

– Это потребует некоторых усилий.

– Разумеется. Подумала, не смогут ли мне помочь.

Он широко улыбается и кивает.

Наша процессия выдвигается: почетный караул, король, потом Кестрин и я, следом верин Гаррин и приближенные дворяне, а в конце еще одна группа гвардейцев. Я чувствую себя немного глупо под бесчисленными взорами, в окружении стольких стражников, словно я боюсь своего народа. Я никогда не видела Кестрина в городе без охраны. Интересно, доведется ли мне еще побродить по этим улицам в компании одной только лошади? Едва ли.

Валка прибыла на Площадь Повешений раньше нас. Она стоит в середине помоста, с каждой стороны от нее по стражнику, а солдаты на площади едва сдерживают народ. Когда я смотрю на нее, по воздуху проносится кусок гнилого фрукта и шлепается об дерево у ног Валки.

Она не отскакивает, даже не опускает глаз, подбородок задран кверху, взгляд прикован к невидимой точке в пустоте. На ней присланная мной одежда, простая пара из туники и юбки. Руки связаны спереди, коса растрепалась.

Глядя на нее, я вижу свои ожившие кошмары, ведь это я стою, презираемая и одинокая, жду смерти по воле королевской семьи. И пусть вместо меня там, наверху, Валка, глаза мои будто видят другую судьбу, которую я могла навлечь на себя.

Мы останавливаемся рядом с помостом, Солас встает сама, хотя поводья болтаются у меня в руках.

Король поднимает ладонь. Толпа выжидающе затихает, и в конце концов остаются слышны только тихие выкрики кучки детей.

– Верия Валка, вы обвиняетесь в измене короне и в покушении на убийство королевской особы. Вы признаны виновной. У вас есть последнее слово?

Валка выдерживает ледяное молчание, находит глазами меня. Я вижу собственную вину в этом взоре, таком же ненавидящем, кричащем о предательстве, как и в тот день много лет назад, когда я изобличила ее воровство перед всеми. Если бы только я поступила тогда так же честно, но добрее. Если бы только Валка сама выбрала иной путь.

Король кивает, и ее ведут к виселице, ставят на ждущую внизу скамейку. Палач накидывает ей на шею веревку, вытягивает из петли косу и отступает.