Искен приглушенно выругался и вполголоса ответил:

– Вашего острого ума, сударь, должно достать на то, чтобы сообразить: тороплюсь я именно из-за состояния Рено. Ей требуется покой, уход и тепло. И в Изгарде обеспечить все это несравненно проще, хоть это и...

Тут он умолк, не желая, видимо, вновь озвучивать столь явно беспокоящую его мысль. Мои догадки оказались верными: возиться со мной Искен начал втайне от тех, кто подослал его к Аршамбо. Теперь ему оставалось либо чистосердечно повиниться в своей легкомысленности, препоручив меня воле своих кураторов и далее не заботясь о моей судьбе; либо продолжать скрывать от них мое появление, покрывая нашу с магистром Леопольдом ложь.

Несложно было догадаться, что Искену доверили крайне серьезное дело, закрыв глаза на его молодость, и это могло стать прекрасным началом для его будущей карьеры. Молодой чародей был не из тех людей, что заблуждаются насчет истинных величин ставок, которые они делают. Он просто обязан был сообщить о моем подозрительном появлении всем заинтересованным в этом деле лицам, и бог весть чем бы это мне аукнулось. Но он предпочел на свой страх и риск проверить меня, изучить, приблизить... Если бы речь шла о ком-то другом, то я бы без сомнения сказала, что причина в молодости и свойственной ей недальновидности. Однако Искен не был недальновиден даже пять лет назад, сейчас же и обвинять его в этих недостатке и подавно не стоило.

Силы мои иссякли неподалеку от Изгарда. Я даже не запомнила, как начала сползать вбок, и не сразу сообразила, открыв глаза, отчего лежу на земле.

– Забирайтесь на этого проклятого коня, – услышала я, как Искен обращается к Леопольду, – Рено не удержится в седле сама, я посажу ее впереди себя.

– Мне не нравится этот конь, – вяло протестовал магистр. – Мало того, что он злобен, точно мантикора, так еще и езда на нем не принесла счастья ни одному его прежнему владельцу. Не иначе как на этой твари лежит порча!

– Сударь, если поразмыслить, то окажется, что мне ровным счетом нет никакого дела ни до вас, ни до этого коня, ни до судьбы всех его хозяев, за исключением Рено. Но учтите, что отпускать восвояси типа вроде вас при сложившихся обстоятельствах, я точно не намерен. Выбор у вас невелик, и подчинение моим приказам – меньшее зло, уж поверьте, – Искен держался бесстрастно, и некоторую напряженность в его голосе можно было списать на то, что, произнося все это, он помогал мне взобраться на его коня. Я все еще не пришла в себя и оттого покорно подчинилась, уже с трудом понимая, куда и зачем мы направляемся.

Тепло тела Искена согревало меня, болезненное забытье теперь больше походило на дремоту, и я даже не пыталась сопротивляться охватывающей меня слабости, понимая, что даже условный отдых пойдет мне на пользу.

* * *

У городских ворот вновь царило столпотворение, причину которого нам удалось узнать, лишь когда Искен, не спешиваясь, проложил себе дорогу к стражникам. Хоть в глазах у меня то и дело все плыло, но от меня не укрылось то, с какой настороженностью разглядывали нас люди, расступавшиеся с угрюмым бормотанием. Должно быть, мы и впрямь являли собой странное зрелище: красивый юноша в богатой, хоть и порядком потрепанной одежде, поддерживающий израненного грязного мальчишку, чье лицо покрыто царапинами и ссадинами. Леопольд следовал за нами, старательно закрывая полами плаща свои лапти и непрерывно кляня Гонория, которому не доводилось еще иметь дело со всадником, не уступающим ему самому в склочности нрава.

– Сударь, – ответил старший из стражников, когда Искен раздраженно обратился к нему, – никто не въедет в город сегодня без особого разрешения, подписанного князем или же его доверенными лицами. И особенно это касается чародеев – а вы, как я вижу, относитесь к этому сословию.

– Черт бы вас побрал, отчего вдруг такая строгость? – вспылил аспирант.

– Задайте этот вопросец господам из вашей треклятой Лиги, – стражник даже не пытался изобразить вежливость. – Это они сообщили, что в столице может прятаться какой-то злонамеренный чародей, сбежавший из Армарики. Не так-то уж хороша оказалась ваша хваленая тюрьма, а, господин маг?

Я чувствовала, что Искен сейчас в бешенстве из-за невозможности продолжить путь, а пуще того – из-за дерзости стражника, и готов наломать дров. Если его умение держать себя в руках при общении с прочими чародеями было безукоризненно, то мало-мальски развязное поведение людей попроще тут же выводило аспиранта из себя.

– Попридержи язык, – высокомерно и зло бросил он стражнику. – Если сбежавший маг находится в Изгарде, какого лешего нужно задерживать людей, въезжающих в столицу?

– Так, сударь, нас же обязали княжеским приказом помочь Лиге, вот мы и помогаем, чем можем, утроив бдительность, – с издевкой ответил стражник, слегка поклонившись. – А вот советы нам давать не надобно. Мы и сами можем дать совет кому угодно, если захотим. Вот к примеру, чтоб не повторилось сия неприятность, известно что нужно сделать: собрать всех чародеев, сколько их есть в нашем княжестве, да отправить в Армарику, и ключ от ее ворот накрепко потерять. Истинно говорю вам, честным людям после того дышать станет куда свободнее.

– Ох не пришлось бы тебе пожалеть о своих словах, стражник! – прошипел Искен в ярости.

– А вы сударь не грозите попусту, – его собеседник зло скривил губы. – Присмотритесь-ка к своим рукам... Не видите что ли? Они все короче делаются, так что не достать ими более никого. Скоро совсем ослабеют, и не выдержат даже веса перстней, что на ваших белых пальцах... А теперь, сударь, отойдите в сторонку, чтоб не мешать добрым людям.

Зубы аспиранта скрипнули, однако он повернул коня, ничего более не сказав. Лишь когда мы выбрались из толпы, найдя свободный уголок неподалеку от ворот, он дал волю чувствам.

– Придет время, и каждый, кто посмеет так говорить с чародеем, умоется собственной кровью! – не помня себя от гнева, зарычал он хрипло. – Проклятые времена! Что за злой рок наказывает нас, заставляя видеть столь позорный упадок? Клянусь своей головой, что сделаю все для того, чтобы этот город на коленях молил Лигу о прощении!

– Потише, господин Висснок!.. – Леопольд не обладал высокомерием, которое могло бы заглушить голос инстинкта самосохранения, и оттого вел себя