— Мои, доктор! Чьи же еще?! Не дай бог, что творится с этим керосином. Воняет на весь Закаспии, а берут… И не только покупают, но и растерзать, убить, зарезать готовы за него… Вы куда направляетесь, доктор? Может быть, заглянете прямо ко мне? Тут недалеко я снимаю полдома.

— Мне надо зайти в госпиталь, навестить своих коллег. И потом непременно надо заехать к Худайберды-хану, поговорить насчет верблюдов и повозок для переброски груза.

— Тогда я вам попутчик, доктор, — живо сказал Караш и взял капитана под руку. — Пойдемте прямо к Худайберды. Он же теперь заправляет земским отделом. Кабинет его в здании городской управы.

— Но он же писать не умеет! — удивился капитан.

— Пишет у него писарь, а он распоряжается, — пояснил Караш. — Кому, если не ему, управлять землей? Все дехкане ему подчинены. Харадж, и зякет, и прочие налоги ему платят. А он уже отдает все в казну городского головы. Дела у него хорошо идут… Я тоже не жалуюсь… Но поверьте мне, с этим керосином беда, ей-богу!

— Что такое? — наконец заинтересовался Студитский.

— Потеха, ей-богу. Сдал я приставство своему племяннику: он окончил кадетский корпус в Петербурге. Сдал, а сам, как и хотел, занялся перегонкой керосина из нефти. На Челекене у меня несколько своих нефтяных колодцев.

— Да, я помню, вы мне говорили о них, — сказал капитан, сворачивая на центральную улицу.

— У меня колодцы, и у Плашковского колодцы. В общем, конкурент завелся. Теперь он две нефтяные вышки поставил. Нефть в Астрахань возит, в Персию, но все ему мало. Вот этот разбойник Плашковский подговорил людей Кошлу-кази и самого его, чтобы они продырявили мои бочки. Поехал я через Кизыл-арватское ущелье сюда, смотрю — догоняют. "Вернись, говорят, Караш, иначе и тебя убьем, и твой керосин сожжем!" Ну, в общем, произошла перестрелка. Одну бочку, сволочи, прострелили, весь керосин в землю ушел. Приехал сюда, а тут Комаров подъезжает. Я доложил ему о таком беспорядке. Генерал обещал наказать Кошлу-кази. Но знаете, что предложил генерал? Он говорит: хорошо бы, Караш, если б вы поехали торговать керосином в Мерв. Как думаете, доктор, стоящее дело?

— Безусловно. Только берите керосина побольше.

— Я так и думаю, доктор…

Разговаривая, они вошли во двор городской управы. Худайберды на месте не застали, хан был в крепости. Наняли фаэтон и поехали в крепость.

XXIX

Высокие, оплывшие от времени стены кизыл-арватской крепости гордо возвышались между Каракумской пустыней и горами. Коляска пересекла такыр и заковыляла по дороге, ведущей в цитадель.

— Доктор, помните тот день, когда мы с вами гостили у Худайберды? — спросил Караш.

— Помню, конечно, — отозвался капитан. — Это было, кажется, в мае.

— Да, да, в мае, — живо подтвердил Караш. — Я хорошо помню, как подвел меня проклятый Кошлу-кази, испугавшись Тыкму-сердара. Не забыл и он, как я его кнутом порол за его трусость. Пропади он пропадом, осел вонючий!

Выругавшись, Караш удовлетворенно поправил усы и умолк, откинувшись на кожаную спинку фаэтона. Капитан подумал: "Всего три с половиной года назад мы с Худайберды-ханом выбирали здесь место для поселения, а теперь на выбранном участке целый городок, с железнодорожной станцией и мастерскими". Студитский посмотрел на удаляющийся Кизыл-Арват и увидел водонапорную башню и пять куполов русской церкви. "Как быстро идет время, и как быстро меняются нравы, — вновь подумал он. — Действительно, ведь недавно Тыкма наводил страх на жителей оазиса, а теперь он самый мирный человек".

В крепости Студитского не ждали, но хану сказали, что на дороге появилась повозка армянина Петроса, и Худайберды велел слугам, чтобы встретили фаэтон. Несколько всадников выехали из крепости и зарысили навстречу. Подъехав, узнали доктора, поздоровались, заулыбались и помчались вновь к крепости, чтобы сообщить новость хану.

Худайберды вышел к воротам. Высокий, костистый, но располневший, он выглядел сытым вельможей. Сняла с хана спокойная, размеренная жизнь серую пыль дорог и каракумский загар. Но, как и прежде гостеприимный, он обнял Студитского, затем Караша и повел их к себе на айван, отдавая на ходу распоряжения слугам.

Капитан знал, что непременно увидится с Худайберды, и купил ему карманные часы в Москве. Как только поднялись на айван, вручил подарок.

— Держи, друг. Будешь сверять время не по петухам, а по этой машине.

— Ай, молодец! — воскликнул хан, приложив часы к уху. — Замечательные часы. Теперь точно буду знать, за какое время мой конь один фарсах пройти может.

— Часто скачки устраиваете? — спросил Студитский.

— А как же! — отозвался хан. — Без них туркмену жизни нет. Скоро пятница: опять будут скачки.

— Жаль, что не могу остаться у тебя до пятницы, — пожалел Студитский. — Я к тебе по делу, Худайберды.

— О делах за обедом поговорим. Пойдем, покажу тебе свое хозяйство.

Крепостной двор заметно изменился — это сразу заметил Студитский. Раньше большую часть двора занимала площадь, лишь по бокам стояли кибитки и небольшие глинобитные строения. Теперь площадь была застроена сараями и постройками поменьше, из кирпича, взятого из стен крепости.

— Что же ты стены рушишь? — упрекнул хана капитан. — Такая могучая силища, а ты ее на нет сводишь.

— Зачем теперь нам стены? — сказал Худайберды. — Врагов нет, бояться некого. Раньше то курды, то персы нападали; иногда свои соседи, а теперь тихо вокруг. Стены скоро совсем уберу, еще сарай построю.

— Сараи-то зачем? — полюбопытствовал капитан.

— Много разных дел затеваю, — похвастался Худайберды. — Сполатбог из Асхабада пишет: шерсть давай. Вот сарай построили, шерсть в него складываем. Люди в песках овец стригут, там шерсть в мешки складывают, потом сюда привозят.

— А здесь что такое? — заинтересовался Студитский, услышав звуки, напоминающие топот конских копыт.

— Это другой сарай, — пояснил Худайберды. — Здесь ковры ткем. Женщины ткут.

Студитский приоткрыл дверь. Это была ткацкая мастерская с несколькими окнами. В ней стояло десятка три станков, и у каждого сидела мастерица. Худайберды сказал:

— Раньше они у себя в кибитках ткали. Потом ко мне приехал Сполатбог, сказал: "Ты почему, Худайберды, мешки с шерстью сдаешь, а ковры прячешь?" Я ему говорю: "Не ткем мы ковры". Он говорит: "Давай открывай мастерскую в крепости. От ковров доход большой. Оба обогатимся — и ты, и я". Мудрый человек Сполатбог.

В задней части крепостного двора находились маслобойка и сыроварня. И здесь трудились женщины. Но еще больше у каменных ступ толпилось детей.

— А вот здесь у нас чал, — показал на небольшой сарай Худайберды. — Давайте попьем перед обедом, это очень полезно.

— Худайберды, а ведь ты помещик, — сказал Студитский, морщась от сквашенного верблюжьего молока. — Не претит тебе такая жизнь?

— Ах, что русский начальник приказывает, то и делаю. Надо шерсть