1350 г., несколько шокированный Лудольф из Зюдгейма[230] дает яркую картину. «Принцы, сеньоры и рыцари Кипра, — пишет он своему епископу, — самые богатые в христианском мире. Состояние в три тысячи флоринов годового дохода здесь ценится не более, чем у нас — доход в три марки. Но киприоты растрачивают все свое достояние на охоты, турниры и развлечения. Граф Яффы (один из Ибелинов) содержит свору из более чем 500 собак, со всей прислугой, чтобы их сторожить, купать, вычесывать; что же до сокольничих, то их у него десяток». Эти охоты, добавляют наши источники, длились не менее месяца, в течение которого сеньоры передвигались по сельской местности с большой роскошью, их багаж перевозился на верблюдах, хвосты их собак и лошадей были, по восточной моде, выкрашены в оранжевый цвет, а диких зверей преследовали с помощью прирученных леопардов. Разумеется, эта роскошь была не всегда невинна, и наш путешественник шаржированно описывает роль и скандальное богатство кипрских придворных. Конечно, следует учесть присутствующие в его рассказе преувеличения, как некогда в речах Жака де Витри относительно вялости сирийских пуленов примерно в 1216 г.; но бесспорно то, что в деталях своего сделанного с натуры описания он точен.

Наконец, наряду с адаптацией к левантийским условиям следует учитывать итальянизацию, испанизацию, а также франко-греческий метисаж. Действительно, кипрское дворянство, почти исключительно французское в XIII в., со второй половины XIV и особенно в XV в. позволило проникнуть в свои ряды итальянским — главным образом сицилийским — элементам, а ближе к концу элементам каталонским и арагонским. Мы уже видели роль, сыгранную сицилийскими и арагонскими авантюристами при дворе Жака II. Список владельцев фьефов, составленный хронистом Флорио Бустроном на 1464–1468 гг., отражает это медленное проникновение. В том же списке рядом с французскими, итальянскими и испанскими именами мы видим имена сеньоров греческого происхождения (Подокатаро, Димитрий Калапониоти, Александр Контостефано, Николя Сгуро), перечисляемых наравне с сеньорами латинского происхождения.

Роль Кипрского королевства в левантийской торговле

Если все средневековые хронисты превозносят богатство кипрского общества, если это богатство возбуждало такую зависть и если оно, в конце концов, стоило Фамагусте катастрофы генуэзской оккупации, то было это потому, что остров занимал исключительное место в левантийской торговле.

Важность этого места постоянно росла с начала латинской оккупации. Уже в первый век своего существования (1192–1291) королевство Лузиньянов играло весьма важную роль в торговых связях между Западом и франкской Сирией в качестве перевалочного пункта. Лучшим доказательством тому служит то, с каким упорством генуэзцы — пользуясь здесь традиционно дружеским расположением к ним дома Ибелинов — стремились получить освобождение от уплаты таможенных пошлин (1218), а также концессии в Никосии, Лимасоле, Фамагусте и Баффо (Пафосе) (1232). Венеция также добилась освобождения от таможенных пошлин и аналогичных концессий, в частности в Лимасоле. Тем не менее в ту пору Кипр в экономических расчетах итальянских республик еще занимал второстепенное место. Это была лишь главная промежуточная станция на пути из Сирии.

Ситуация резко изменилась после падения последних франкских владений в Сирии, ибо нет сомнений в том, что именно окончательная катастрофа Святой земли обеспечила процветание Кипру (1291). Торговое значение кипрских портов моментально многократно увеличилось. В следующие десять лет после падения Акры Венеция, Генуя, Пиза и Барселона, адаптировав коммерческие приемы к новым условиям, перенесли свои торговые конторы на остров. Таким образом, порты Кипра: Фамагуста, Ларнака, Лимасол, Баффо — унаследовали грузопотоки Триполи, Тира, Сен-Жан-д’Акра и Яффы. Королевство Лузиньянов стало практически обязательным для христианского мира перевалочным пунктом в торговле с мамелюкскими Сирией и Египтом, главным складом для импорта из мусульманской Азии, Индии и Дальнего Востока: шелковых и хлопковых тканей, золотой парчи, ковров, фарфора, медных изделий, благовоний, пряностей и драгоценных камней. Все караваны, груженные пряностями и хлопком, прибывали в Сирию или в Александрию, откуда грузы их морем переправляли в Фамагусту. Все западные народы назначали встречи в этом городе и занимались в нем делами.

К экзотическим товарам следует добавить продукцию самого острова, в первую очередь сахарный тростник с полей в Лимасоле, Баффо и Колосси, а также соль с копей в Ларнаке. С другой стороны, на Кипре была своя промышленность. Здесь производились камлот, самит и золотая парча, востребованные на всем Западе. Важность этой торговли подтверждает нам Пеголотти, живший на Кипре с 1324 по 1327 г., и снова в 1335-м, в качестве агента флорентийского банка Барди.

В древности за звание главного торгового порта Кипра спорили несколько портов восточного побережья, таких как Саламин, и порты юго-востока Пафос и Китиум (Китион). В эпоху Лузиньянов первенство бесспорно принадлежало расположенной на восточном берегу Фамагусте. Это был крупный центр экспорта продукции местного производства, огромный склад иностранных товаров. Также это был главный центр коммерческой активности генуэзцев, которым Пьер I — явно в надежде на помощь их флота в планируемом им крестовом походе — около 1365 г. даровал исключительные привилегии. Отметим, что данные привилегии распространялись не только на членов генуэзской общины. Точно так же в XIX в., в период европейских «концессий» в Шанхае, британский или французский флаг защищал индийских или вьетнамских резидентов, и здесь вольности, дарованные на Кипре гражданам Генуи, в дальнейшем были распространены на находящихся под генуэзским покровительством, по большей части сирийских купцов, «которым, — пишет Махера, — генуэзские консулы в интересах их торговли давали гражданство». Махера сохранил для нас имена нескольких сирийских семей родом из Акры или Джебейля: Гурри, Даниэли, Гули и др. С 1329 г. во главе генуэзской колонии на острове стоял подеста, чья резиденция находилась в Фамагусте. Но интерес, испытываемый Итальянской республикой к Фамагусте, таил в себе опасность. Уже в 1364 г., в царствование Пьера I, генуэзская колония этого порта, сочтя нарушенными свои иммунитет и привилегии, взялась за оружие. Генуэзский подеста Гульельмо ди Лерми, не колеблясь, угрожал представителям королевской власти. Пьер I, ради сохранения помощи генуэзцев в запланированных им крестовых походах, направил к дожу Генуи Габриеле Адорно посольство, предложившее генуэзцам полное возмещение ущерба и подтвердившее все ранее данные им привилегии, вплоть до настоящей экстерриториальности. Таким образом, Генуя получила от столь сильного короля, как Пьер I, удовлетворение всех своих требований. Ситуация еще более ухудшилась после его убийства, при таком слабом монархе, каким был Пьер II: мы видели, как, воспользовавшись обстоятельствами, генуэзцы в 1374 г. попросту открыто захватили крупнейший кипрский порт.

Богатство Кипра

Вероятно, 1350 г., то есть время царствования Юга IV, обозначает апогей экономического развития Кипра, богатства острова в целом и Фамагусты в частности, что в деталях описал Лудольф из Зюдгейма: «Кипрские купцы приобрели огромные богатства. В том нет ничего удивительного, поскольку их остров — последняя христианская земля в направлении Востока, так что