Однако служанка, наоборот, придвинула к кровати стул с обитым цветастым кретоном сиденьем и села, сложив руки, с видом человека, которого не так-то легко смутить.

- Мадлен, что это значит? - возмутилась Адела. - Я сказала: уходи!

- Не могу, мадам. Пока всего не расскажу, не уйду! - отвечала та, внезапно краснея от сдерживаемой ярости, ее переполнявшей. - Я бы промолчала, ну, насчет Жюстена с Элизабет, да только этим двоим никак нельзя… грешить! Хотя наверняка уже и это случилось. Пора вам узнать, кто на самом деле этот красивый белокурый парень, откуда он родом. Жюстен - сын Лароша! Что, не понравилась вам новость? Еще бы, и так душа еле держится в теле.

Адела побледнела как полотно, впилась взглядом в грубое лицо Мадлен, искаженное необъяснимым гневом. Домоправительницу невозможно было узнать.

- Боже мой! Да ты, наверное, пьяна! Иначе не несла бы такую чушь.

- И капли не выпила! Больше скажу: Жюстен - мой сынок. Помните, незадолго до свадьбы Катрин у вас был выкидыш? Намучались мы тогда с Марго, матерью Мариетты, отстирывая ваши простыни! Ну да дело обычное, все мы, женщины, устроены одинаково.

- Мадлен, я просила тебя уйти! Не желаю слушать все эти пошлости! Я очень тобой недовольна. Прочь!

- Приказывайте, что хотите, милая хозяйка! Уйду, когда все вам выложу. Так вот, пока вы истекали кровью, хозяину не с кем было развлечься. В ту пору он еще не бегал по шлюхам, а терпеть было невмочь. И, на мое горе, пришел ко мне. А я тогда еще не знала мужчин, девочкой была, только вашего муженька это не остановило. Поднялся на чердак, в мою каморку, и надругался. Поначалу-то я сокрушалась, а потом даже понравилось!

Лицо Аделы выражало немую мольбу, сердце у нее бешено колотилось. У нее больше не было сил выносить тихий голос Мадлен, ее насмешливый взгляд и отвратительные гримасы. А у той хватило ума понизить голос, чтобы не привлечь внимания Лароша или Элизабет, которая, судя по всему, еще спала в соседней комнате.

Адела разгадала ее маневр. Она захотела позвонить Жермен, но правая рука уже не слушалась, а левая ужасно болела.

- Это неправда, - пробормотала она, но без особой уверенности. - Ты лжешь! Хочешь меня расстроить.

- Каждый расстраивается в свой черед, госпожа! - сладким голоском отвечала Мадлен. Она упивалась этой местью, которую вынашивала годами. - Мне тоже было несладко, когда я понесла от хозяина. Исповедалась, а кюре давай мне читать мораль!

- Ты не была беременна, Мадлен, - прошептала Адела. - Невозможно это скрыть!

- Еще как можно, госпожа. Когда уже трудно было скрыть, я на два месяца отлучилась из замка - поехала к тетке. Ребенка родила там, в маленьком местечке под Руйяком. Повитуха его и окрестила, потому что родился весь синий. Я нарекла его Жюстеном - с намеком на справедливость[57], которой на этом свете не дождешься. По крайней мере мы, простая прислуга…

Мысли у Аделы путались, однако она вспомнила, что Мадлен действительно ненадолго уезжала - в то время, когда в замке бог знает что творилось.

«Катрин как раз начала встречаться с Гийомом, влюбилась, но Гуго не позволял им обручиться, а однажды ночью даже попытался… Нет, я, конечно же, все это напридумывала!»

Глаза у нее закрывались, стало не хватать воздуха. Мадлен исподтишка наблюдала за ней и… улыбалась.

- Смотрю, к вам возвращается память! Тогда, милая хозяюшка, слушайте дальше. Мальчишку своего я привезла в замок, когда ему исполнилось два годика. Я его не любила, хуже - ненавидела. Так он и вырос там, под крышей, а если ненароком шумел, я его наказывала. А потом дала себе зарок - все рассказать хозяину, когда придет время. Вся округа знает, как мсье Ларош мечтал о сыне, наследнике. А он, представьте, все время был у него под рукой! Поместье со всеми землями и виноградниками - все достанется ему, а не вашей маленькой ломаке Элизабет!

- Замолчи! - взмолилась Адела. - Сжалься надо мной! Замолчи и выйди из комнаты. Не хочу больше это слушать. Хватит, Мадлен!

Она хрипло застонала: в миг прояснения сознания она поняла, что все сказанное Мадлен - правда. К Жюстену, когда он только-только «приехал» работать в Гервиль, она отнеслась равнодушно, но со временем его оценила.

«Хороший, добрый парень с массой других достоинств, - думала Адела. - И похож на Гуго… Как я раньше этого не замечала? Господи, выходит, он - сводный брат Катрин! Но что со мной? Мне плохо…»

Она задыхалась, грудь словно сжало тисками. Кровь отлила от лица, черты исказились. По телу прошла судорога, такая сильная, что опрокинулся и упал поднос. Мадлен встала со стула, вернула его на место, и все это - не сводя глаз с агонизирующей хозяйки. И как только та замерла с открытым ртом, она выбежала в коридор, вопя:

- На помощь! Господи, боже! С мадам плохо! Помогите же кто нибудь!

Прибежал Гуго Ларош. Он как раз одевался, и потому на нем были только штаны для верховой езды и нательная майка. Бонни проснулась от криков, надела фланелевый пеньюар и, забыв снять ночной чепец, помчалась на зов.

Элизабет вошла через межкомнатную дверь, соединявшую ее спальню с комнатой бабушки, которая располагалась в башне с подъемным мостом. Она глухо вскрикнула, устрашившись, потому что перед ней была та самая сцена, виденная во сне примерно месяц назад. Все совпало, до последней детали.

- Поднос на полу, разбитая чашка, всюду пятна от кофе - и бабушка лежит, откинувшись на подушки, словно мертвая, - едва слышно прошептала она. - Господи, не надо! Нет!

Она приподняла безжизненную голову Аделы и в отчаянии осыпала ее поцелуями, когда вошел дед, а за ним и Бонни.

- Дедушка, по-моему, она умерла! - вскричала Элизабет, рыдая. - Боже, прости меня. Я могла ее спасти!

16 Год покаяния 

В конюшне замка Гервиль, в тот же день, четверг, 19 августа 1897 года

Жюстен уже разложил по кормушкам сено и раздавал лошадям овес, когда в помещение конюшни, пошатываясь, вошла Элизабет - растрепанная, в одной ночной рубашке. Жалким голосом позвала его по имени, протягивая к нему руки… Юноша выронил ведро