Шрифт:
Закладка:
- Что случилось? - спросил он, крайне обеспокоенный.
- Бабушка умерла! И это моя вина, Жюстен! Я тоже хочу умереть. Месяц назад мне привиделся кошмар, в котором я видела ее умирающей, но я и не подумала что-то предпринять, снова не поверила, хотя мои дурные сны всегда сбываются, рано или поздно. Я рассказывала тебе об этой своей особенности, и она только сильнее проявляется.
Элизабет говорила вполголоса, учащенно дыша. Жюстен с трудом разбирал ее скороговорку сквозь плач.
- Прошу, Элизабет, говори помедленнее. Мадам Ларош умерла? Ты уверена?
- Я ее видела, Жюстен: она лежала на кровати с закатившимися глазами. Страшное зрелище!
- Теперь понятно, почему ты такая потерянная, моя крошка Элизабет! Твоя бабушка слабела на глазах, и этого, увы, следовало ожидать. Не плачь, моя хорошая! Не плачь! - нежно стал он ее утешать.
Жюстен обнял ее и стал баюкать. Потом наклонился, чтобы поцеловать, в надежде успокоить, однако Элизабет резко его оттолкнула.
- С этим покончено, Жюстен! Никаких больше поцелуев и объятий между нами, и это разбивает мне сердце! Благодарение Богу, ты не воспользовался моей слабостью, а мог бы…
Потрясенный, он отшатнулся. На протяжении многих дней, недель их привязанность крепла в полнейшей тайне - по крайней мере, они сами так думали. Жюстен перестал обращаться к девушке на «вы», и это окончательно разрушило все социальные препоны между ними.
Перед посторонними они с удовольствием разыгрывали комедию: он называл ее исключительно «мадемуазель» и относился к ней с большим почтением; она говорила с ним свысока. Введенный в заблуждение Гуго Ларош даже стал отправлять Жюстена с внучкой на конные прогулки в качестве сопровождающего.
А они не упускали шанса остановиться ненадолго у реки, чтобы свободно поболтать, а потом и обменяться поцелуями, робкими ласками.
- Что ты этим хочешь сказать, Элизабет? - спросил молодой конюх. - Ты передумала? Наверное, из-за своего американца? Будь честной! Ты ведь говорила столько раз, что не видишься с ним и ничего к нему не испытываешь!
Элизабет, заламывая руки, оперлась о дверцу, ведущую в денник. Для нее было невыносимо сказать ему то, что она узнала.
- Дело совсем не в Ричарде. Ты - брат моей мамы, точнее, ее сводный брат. И мы не сможем пожениться после моего совершеннолетия.
- Элизабет, что за глупости ты несешь?
- Глупости? Сегодня утром я случайно подслушала обрывки разговора в бабушкиной спальне. С ней была Мадлен. С тех пор как бабушка заболела, она всегда приносила ей завтрак. Мне захотелось поздороваться с бабушкой, поэтому я встала, подошла к двери, которая разделяет наши комнаты, взялась за дверную ручку… и тут услышала такое, что решила остаться и послушать, что она еще скажет. Если бы я вошла, Мадлен бы умолкла, это точно, и я бы ничего не узнала! Она рассказывала бабушке, что родила тебя от ее мужа и ты, в общем-то, настоящий наследник поместья. Меня она обозвала маленькой ломакой. А потом загремел, падая, поднос, послышался ужасный стон. Мадлен, эта ведьма, выбежала с криками в коридор. А я бросилась к бабушке, но она уже была мертва.
Элизабет дрожала всем телом - от холода и нервного напряжения. В длинной белой ночной рубашке она была похожа на испуганного ребенка.
- Тетка просто с утра напилась! - разозлился Жюстен. - Будь я ее сын, она бы не обзывала меня последними словами и не била. Сколько раз она порола меня ремнем, кормила заплесневевшим хлебом! Нет, я не знаю, что на нее нашло! Говорить такое! Но это неправда. Не верь, умоляю!
- Она была категорична, эта Мадлен! Сказала, что ты родился недалеко от Руйяка и там же был окрещен. Но даже если она и солгала, бабушкино сердце не выдержало, и виновата в этом мерзкая мегера! Ненавижу ее, Жюстен, и устрою так, чтобы ее из поместья прогнали, не важно, мать она тебе или нет! Я поговорю с дедом, и он будет вынужден сказать мне правду!
Лошади, так и не получив привычной порции овса, стали ржать, бить копытами о каменный пол. Жюстен раздал им корм под пристальным взглядом синих глаз Элизабет, полных слез.
Молодым конюхом овладели сомнения. Гуго Ларош обращался с ним мягко, часто хвалил и, улыбаясь, что вообще случалось с ним редко, похлопывал по плечу.
- Может, хозяин уже знает, кто я на самом деле? - встревоженным тоном предположил он. - Увеличил мне жалованье, а весной подарил золотой луидор…
- Тогда ему просто нет оправдания! - вскипела Элизабет.
- Но если он спал с Мадлен, должен же он это помнить!
Девушка молча кивнула и пошла прочь маленькими шажками, то и дело оглядываясь на Жюстена. С ним связаны были все ее надежды на счастье, и она упивалась уже самим ожиданием дня, когда на свежих простынях он сделает ее своей. Однако судьба уготовила ей новую ловушку, чтобы разлучить их с Жюстеном навсегда, окончательно и бесповоротно.
- Если я и правда сын мсье Лароша, сегодня же уйду! - объявил Жюстен. - Плевать на деньги, земли, замок. Ты никогда не станешь моей женой, и мы не будем жить вдвоем в доме твоих родителей. Я теряю тебя навсегда, поэтому лучше мне исчезнуть. Я безумно тебя люблю, Элизабет!
У нее не хватило смелости ответить. Он стоял и смотрел, как она идет к дому по мощеной аллее, в ореоле утреннего тумана, - всматривался отчаянно, до боли, чтобы сохранить этот образ в своем сердце, когда он будет далеко отсюда.
Жюстен уже все для себя решил: он подастся в солдаты.
Монтиньяк, на мельнице Дюкенов, суббота, 21 августа 1897 года
Старый мельник, печально качая головой, поглаживал по волосам внучку, прильнувшую к его плечу. Элизабет приехала ранним утром верхом на лошади. Едва заслышав стук подкованных копыт по пересохшей земле во дворе мельницы, Антуан Дюкен перекрестился. «Наверняка случилось что-то плохое!» - подумал он.
Мгновение - и вошла Элизабет. В платье-амазонке, с раскрасневшимися после сумасшедшей скачки на рассветном ветру щеками. Старик, стоявший у окна, приготовился к новым огорчениям.
- Моя милая подруга Адела умерла? - спросил он. - Подойди, Элизабет, и мы вместе о ней помолимся.
- Нет, дедушка Туан, Бонни ее спасла! Если бы бабушки не стало, я в тот же день приехала бы, чтобы сообщить тебе об этом. Слава
