– Да это господин камергер Шлеве! Это тот самый господин, что соблазняет наших дочерей. Теперь он давит маленьких детей!

Толпа наступала. В эту критическую минуту вдруг появилась величественная фигура Эбергарда. Увидев издали скопление народа и услышав угрожающие крики, он поспешил к месту происшествия, боясь, чтобы раздражение народа не перешло границ. Он еще не знал, что случилось, но ему достаточно было видеть полицейских, бежавших к Королевским воротам.

Глядя, как теребят и тормошат камергера, как успокаивают окровавленного ребенка, Эбергард понял, что произошло. Он подошел к ребенку. Мужчины расступились – в народе знали графа Монте-Веро, его продолжали по-прежнему звать графом.

– Бедное дитя, – проговорил он. – Я отнесу тебя к родителям! Тебе нужна немедленная помощь! Как тебя зовут, милый мальчик?

Мальчик, перестав плакать, посмотрел своими большими голубыми глазами на Эбергарда и, протянув ручонки, обнял его за шею.

Вероятно, он чувствовал своим детским сердцем доброту этого человека.

Эта трогательная сцена произвела впечатление на толпу.

– Посмотрите, – раздались голоса, – посмотрите, как он доверчиво прижался к графу.

– Ребенок всего лучше чувствует, кто ему истинный Друг!

Камергер понял, что в эту минуту его судьба в руках ненавистного князя Монте-Веро и только он может спасти его от толпы.

Эбергард холодно поклонился камергеру, он знал, что Шлеве – его первый враг при дворе.

– Он задавил ребенка и хотел удрать! Если бы не мы, то и задние колеса переехали бы через мальчика! – спешили объяснить мужчины.

– Я имею честь быть знакомым с господином бароном, – проговорил Эбергард, обращаясь отчасти к Шлеве, а отчасти к толпе. – Вы можете спокойно разойтись по домам: господин барон не откажется исправить несчастье, насколько это возможно. Не правда ли, господин барон?

– Без всякого сомнения, – отозвался Шлеве, уже обретая прежнее высокомерие.

– Ребенок беден, господин барон, вы, вероятно, это слышали, и ваш долг – заплатить за его лечение.

Шлеве со сдержанной ненавистью посмотрел на князя.

– При таких обстоятельствах хозяин экипажа не виноват, – возразил он.

– Потрудитесь сесть в экипаж, – холодно сказал Эбергард. – Объяснения при подобных обстоятельствах, где говорят факты и кровь, не только излишни, но и вредны! Как тебя зовут, милый мальчик? – обратился он к ребенку, чтобы отвлечь от Шлеве внимание толпы. – Так как тебя зовут, мой бедный мальчик?

– Он немой! – воскликнуло несколько голосов.

– Он сын могильщика из церкви Святого Павла, – объяснила одна из женщин.

– Это тут, напротив? Ну, тогда я сам отнесу его к родителям! – Говоря это, Эбергард с удивлением наблюдал, как Шлеве сел в экипаж, а кучер поднялся на козлы. Предоставьте мне позаботиться о мальчике, – обратился он к толпе. – Кажется, он, благодарение Богу, получил неопасные повреждения. Успокойтесь и разойдитесь, я позабочусь обо всем! Приближаются жандармы, не нарушайте порядка, друзья! Если кто в чем нуждается или не имеет работы, пусть обратится ко мне. Я готов помочь каждому, насколько позволяют мне средства.

Работники ответили благодарными возгласами, и прежде чем появились жандармы, толпа рассеялась, и только следы крови говорили о случившемся.

Камергер Шлеве приказал гнать лошадей и, кипящий злобой, подъехал ко дворцу принца.

Эбергард с маленьким немым на руках дошел до решетчатой дверцы и открыл ее. Доктор, за которым уже успели сходить, спешил по двору к домику могильщика. Там, по-видимому, еще не знали о случившемся несчастье.

– Здесь живут твои родители? – спросил Эбергард, указывая на домик, возле которого стояли лейка и лопата.

Немой утвердительно кивнул.

– Повреждения нетяжелые, – заключил доктор. – Резина несколько ослабила силу удара.

– Так вы полагаете, что раны не опасны?

– Только небольшой вывих, – доктор осмотрел руки немого мальчика. – Нужно раздеть ребенка и серьезно осмотреть. Часто в первые минуты повреждения бывают незаметны.

Когда князь Монте-Веро с мальчиком на руках приблизился к неприветливому низенькому домику, из двери показалась старая женщина с безобразным лицом. Подбоченясь, она озиралась по сторонам. Внешне она напоминала Ксантипу: ее злые глаза сверкали из-под наморщенного лба, а вся фигура была олицетворением гнева.

При виде этой женщины немой еще сильнее прижался к Эбергарду.

– Это твоя мать? – спросил Эбергард тихо. Малыш отрицательно покачал головой.

– Боже сохрани! – воскликнула женщина, увидев ребенка на руках незнакомого человека и всплеснув руками. – Это что такое? Где ты был, Иоганн?

Эбергард, не зная, что отвечать этой женщине, так как мальчик дал понять, что это не его мать, покачал отрицательно головой, а потом спросил:

– Где родители этого мальчика, милая женщина?

– Какие еще родители? – воскликнула женщина. – Поросенок, опять убежал из дому! Не успели оглянуться! Уж на этот раз ты свое получишь! Отец в своей комнате.

– Отец! Прекрасно, позови его.

– Позвать, его позвать? У него ведь тоже своя работа, как могу я ему помешать? Дайте мне его. О! Да он весь в крови!

Мальчик побледнел, он явно боялся этой женщины.

Эбергард прошел с ним в сени и постучал в первую же дверь.

– Гм! Входите! – послышалось из комнаты.

– Где это он опять шлялся, этот подкидыш? – ворчала старуха, грозя вслед кулаком. – Кровь на руках и на платье. Ну, подожди, тебе достанется!

Эбергард отворил дверь и, нагнувшись, вошел в бедную, но чистую комнату.

Самуил Барцель, могильщик церкви Святого Павла, оказался пожилым человеком, с темными волосами и густой бородой. Он вопросительно посмотрел на вошедшего из-за стола, за которым что-то писал.

– Я принес вашего ребенка, – сказал Эбергард. – Он попал под экипаж камергера Шлеве. Необходимо, чтобы доктор, которого я привел с собой, серьезно его осмотрел. Иначе мальчик может быть калекой.

– Боже милостивый! – воскликнул могильщик. – Иоганн, что ты наделал?

Мальчик протянул ручонки к Барцелю. Старуха тем временем пробралась в комнату, осторожно притворив за собою дверь.

– Переехали его! Не верьте этому, господин Барцель! – ворчала она.

– Замолчи, Урсула! – прикрикнул на нее могильщик, взяв мальчика из рук Эбергарда. – Не следовало тебе ходить за ворота, дитя! За ребятами трудно усмотреть.

– Вот слушали бы меня и заставили его каждый день работать, ничего и не было бы! Большой мальчишка, просто совестно за него! А что люди обо мне подумают!

– А где мать мальчика? – спросил Эбергард, не обращая внимания на воркотню старухи.

– Мать? – повторил могильщик.

– В этом-то и все дело! – перебила негодная женщина.

– Замолчи, Урсула! – рассердился Барцель. – Иди, займись своей работой. Где рассуждают мужчины, женщины не должны вмешиваться.

– Ладно, хотите себя показать перед этим господином! Вам рассказывают басни, а вы верите, что его переехали! Ведь нужно будет и за лекарства платить, и доктору! – продолжала Урсула, выходя из комнаты. – А в доме иной раз и на хлеб не хватает.

– Слава Богу, ушла! – Могильщик закрыл за Урсулой дверь. – Она