Шрифт:
Закладка:
Наверное, первый раз в моей жизни, моя мама смотрит на меня так, будто я в кои-то веки оправдала её ожидания.
***
Сейчас
Я замолкаю. В комнате, в которой вольготно расположился отец, сестрица и этот её не то телохранитель, не то новый кавалер — царит такая тишина, что хочется от неё втянуть голову в плечи.
На отца смотреть попросту страшно. Нет, пусть он делает со мной все, что хочет, мне плевать. Главное, чтобы он сдержал обещание и не тронул маму.
Плавное движение, с которым сестрица встает из кресла и шагает ко мне, заставляет меня вздрогнуть. Впрочем, отреагировать как-то я все равно не успеваю.
Сухая ладонь Вики хлещет меня по лицу, обжигая щеку тяжелой пощечиной.
— Мне не нужно было ничего твоего, — сипло произносит Вика, выпрямляясь и прожигая меня взглядом насквозь, — ничего из твоей красивой жизни, сестренка, мне было даром не надо. Даже папочка, — косой взгляд достается неподвижной фигуре отца, который без движения сейчас сидит в кресле и смотрит в одну точку, — и того ты могла оставить себе. Мне нужно было только мое. Моя жизнь, мой мужчина, моя мать. Было бы неплохо, если бы все так и осталось.
— Папа, — я все-таки пытаюсь найти у отца защиты, — ты позволишь ей со мной так обращаться?
— И даже попрошу её тебе добавить, — хрипло роняет отец, — поскольку я сейчас остро хочу свернуть тебе шею, Анжелика. Пусть лучше она…
— Нет, спасибо, — Вика брезгливо кривится, — не буду даже тратить усилий на столь бессмысленное занятие. Я иду спать. Влад…
— Да, я, пожалуй, тоже, — её сопровождающий шагает за ней следом. Его взгляд равнодушно мажет по мне и скользит дальше. Он будто ничего нового и не узнал. Всё, что ему надо было — чтобы я сама в этом призналась. А я призналась по одной причине — после генетической экспертизы отец бы им точно поверил. И вот тогда выбить для мамы смягчение приговора я бы уже не смогла.
В комнате остаюсь только я и отец. И тишина. Отец на меня не смотрит, я будто вообще потеряла всякий интерес для него.
Он даже телефон достает, будто я тоже уже ушла. Достает, набирает номер, прижимает к уху.
— Артем… — я снова вздрагиваю, потому что Артем — начальник охраны нашего отеля. И ему папа просто так не звонит. — Артем, поднимите-ка мне Стеллу. Да мне плевать, что она только час назад легла. Через пятнадцать минут должна быть передо мной. Хоть голышом через весь отель ведите.
— Ты обещал, — я бросаюсь к отцу, хватаю его за опускающееся запястье, — ты мне обещал, что её не тронешь. Ты говорил, что любое обещание нужно выполнять.
— Обещание, данное близким людям — непременно, — холодные глаза отца оказываются для меня, пожалуй, даже больнее Викиной пощечины, — а с предателями можно и не церемониться. Ты меня предала, Лика. На что, интересно, ты рассчитывала?
Викки
Сон одолевает меня. Тяжелый, муторный, с одним лишь достоинством — долгий. Даже когда моему мозгу не удается удержаться за крепкое бесчувственное состояние, я долго лежу носом в подушку, цепляясь за вязкую дрему и слушая мурлыканье Маруськи, которая в отличие от меня не спит, а с чем-то возится на полу. Солнышко мое… Проснулась раньше мамы и решила меня помиловать и дать мне доспать пару часиков, заняла себя сама.
Итак, это все был сон. Безумный, сумбурный, противный сон. И я сейчас открою глаза и окажется, что ничего из того, что навязчиво крутится в голове — не было. И Яр не ранен, я могу ему позвонить и еще один раз от души послать его в баню, просто так, от моей большой и великой любви. И мама дома, сидит себе на кухне, варит для Маруськи овсянку, и сейчас мы с ней на пару выпьем по чашке кофе. И не было никакой Лики, никакого Кайсарова, и вообще — это я сама его себе придумала, надо мне уже к психологу, проработать вопрос недостаточности отцовского воспитания в жизни.
Я собираюсь с силами и открываю глаза.
Облом, однако…
Один только десяток валяющихся вокруг меня подушек устраивает мне грандиозный облом. Никогда б не завела в своей квартире такого количества бесполезных пылесборников. Чехлы на них вечно стирать приходится. Нет, эта кровать — отельная, в эту кровать я вчера перед “откровениями” Лики укладывала Маруську, решив ничего не делать с широкими жестами Кайсарова, от великой доброты — ну, и слегка от удивления, конечно, — отдавшего нам на поругание президентский люкс в своем отеле. Надо будет заказать Маруське что-нибудь шоколадное, пусть побегает по этому номеру со сладкими ладошками, наоставляет живописных пятен на обивке этих выпендрежных белых кресел…
Да-да, я вредная, злопамятная и вообще коза.
Я приподнимаюсь на локтях, тянусь вперед, к оставленному на прикроватной тумбочке телефону, разблокировываю экран и чуть не подпрыгиваю, увидев непрочитанное СМС от клиники.
Мое живое воображение, разумеется, мне тут же рисует пару эскизов происходящего в самых темных тонах.
А что если тот, кто пытался добраться до меня, разозлился и решил отыграться на маме?
А что если ей банально стало хуже, а я тут валяюсь!
Так, нет, надо уже прочитать, пока я тут себе конец света придумать не успела...
Ольга Андреевна Титова переведена из реанимации в кардиологическое отделение. Состояние пациентки — удовлетворительное. Посещения разрешены не ранее чем через 24 часа...
Господи, ну хоть одно хорошее известие на этом фестивале моих “веселых приключений”.
Нудное нытье в груди утихает, но совсем незначительно. Я до сих пор не знаю, что там с Яром, я даже не представляю, что мне делать дальше, как возвращаться к работе, и что делать с Маруськиной школой. Пока у нас каникулы, конечно, но сколь долго они продлятся?
Кстати о Маруське...
Где она вообще? Её песенки и хихиканье вроде и близко, но в то же время…
Она что, вообще без присмотра сейчас играет? И с чем?
Перед моими глазами мысленно просится картинка — мой ребенок от нечего делать начавший играть в кегли, используя в качестве последних маленькие бутылочки из минибара…
А что! Машенция у меня дама креативная!
Вот они — истинные чудеса в реальности. Только что я была самой неподъемной вещью во вселенной, а вот сейчас я деловито спинываю с ног одеяло, спускаю ноги на пол, нашаривая тапочки, и тщательно протираю глаза, разыскивая взглядом халат. Халата не вижу, ладно. Типовая пижама этого отеля тоже весьма приличная, шелковая, в выпендрежную полосочку, ну, кто не спрятался — я не виновата.
