Шрифт:
Закладка:
И снова это многозначительное хмыканье, как вчера, когда я скалилась и рычала на него усталой и злобной волчицей, желающей только одного — спокойного угла, где можно упасть вместе со своим детенышем.
Ладно, пусть хмыкает, мне-то какая разница.
Эта веранда, которая не уступает по размерам гостиной номера… Декорирована цветами, отделана светлым мрамором… На белом круглом столике, между двух белых кресел уже заканчивают накрывать завтрак.
— Мягко стелете, Дмитрий Алексеевич, — задумчиво роняю я, проходя к балконным перилам и залипая на дивный городской пейзаж — место для отеля в шикарном районе выбрано тоже идеально, — может, вы смертельно больны и вам в срочном порядке нужен донорский материал от внезапно нашедшейся дочери?
— У меня уже есть одна, которую не жалко, — насмешливо откликается Кайсаров, проходя следом за мной, но приземлившись в одно из кресел у столика.
Странное у меня все-таки ощущение от его пристального взгляда. Будто хищный зверь подобрал когти и смотрит с интересом, как я гуляю по территории его прайда. Не как кот на мышку, как-то по-другому.
— Не жалко? — я поднимаю брови. — Ой ли? Тридцать лет Лика была любимой дочерью и тут вдруг перестала?
Любимой. Чтобы это понять, не надо быть семи пядей во лбу и суперпсихологом — Кайсаров вчера прессовал Влада из-за невинного намека на причастность Лики, моя драгоценная сестрица действительно была папиной принцессой, пусть даже если папа-король редко возвращался в свое королевство — он выводил драконов и строил свою империю во имя совершенно определенной цели, а не просто так.
Если Кайсаров серьезно оставался со своей женой из благодарности за рождение дочери — это многое о нем говорит. Хотя….
Хотя откуда я знаю, может, у них там великая любовь, а те натянутые отношения, о которых говорила Лика — воплощение классического “милые бранятся только тешатся”.
— Жалко, — кивает Кайсаров, подтверждая мои мысли, — но предательства такого рода спускать не стоит даже любящему отцу. Разумеется, наказание Лики будет отличаться от наказания Стеллы, но и оно будет суровым.
— Лишишь её сладкого и поставишь в угол? — иронично уточняю я, не торопясь присаживаться за стол. Если честно, у меня нет ни единой идеи, как можно равноценно покарать Лику за её идиотизм и стервозность.
Я ей помешала, видите ли.
Девочке не хотелось делиться папочкой и пафосными подружками.
И потому у нас с Яром она без разрешения решила взять восемь лет. Всего восемь, какое счастье — она-то претендовала на большее.
Но не убивать же её. Да и мама наверняка захочет с ней познакомиться, когда встанет на ноги.
— Лишу дотаций и основной части наследства, — бесстрастно откликается Кайсаров, — у неё есть свои средства, разумеется, но для привычной Лике шикарной жизни их хватит на полгода, максимум. А дальше — ей придется работать, и уже не у меня, с поблажками и преференциями моей дочери, а куда возьмут. С учетом того, что сейчас я не буду ей покровительствовать — условия будут гораздо хуже, чем могли бы быть. Сегодня утром Лика торговалась со мной за мое прощение, я ей озвучил, что если она и вправду на него рассчитывает — отправится в деревню. У меня есть не самая работоспособная ферма, купил недавно, не успел заняться. Вот и пускай моя дочь вытащит это заведение из того навоза, в котором оно сейчас находится. Пара лет физического труда на свежем воздухе, возможно, поможет ей повзрослеть.
— Возможно? — ирония в моем голосе слышна даже малознакомому со мной слушателю.
— Срок можно и продлить, если парой лет не обойдемся, — хмыкает Кайсаров, — твой завтрак стынет, между прочим.
— А я люблю не горячую еду, — парирую я, но все-таки пересаживаюсь за столик. Завтрак накрыт на двоих, хотя, я подозреваю, накормить им можно было минимум четверых, а в случае экономии — и целую футбольную команду.
Впрочем ладно, омлет я съем. И круассан к кофе — тоже, надеюсь, не отравленный?
— Ну хорошо, насчет Лики я поняла, — пальцы раскладывают на коленях салфетку, — она отправляется совершать трудовые подвиги и поднимать сельское хозяйство. Не очень равноценно, но что ж поделать. А что насчет вашей жены, Дмитрий Алексеевич?
Мой вопрос неожиданно будит в “папочке” даже слишком много эмоций. До скрипнувших от ярости зубов, до жестко сощурившихся темных глаз…
А вот этот персонаж никакого помилования для себя явно не вымолил.
— Тебе так интересна судьба этой твари? — Кайсаров проговаривает это медленно, явно силой себя заставляя успокоиться.
— Не очень, — честно сознаюсь я, мне реально есть о ком побеспокоиться помимо этой совершенно чокнутой на деньгах бабы. Но… Из-за неё моя мать больше половины жизни прожила с чувством собственной вины — что недобереглась, не смогла, всю жизнь старалась чтоб мне доставалось любви и за ту, вторую. Из-за новостей о Лике мама в итоге оказалась в клинике в прединфарктном состоянии. Из-за козней Стеллы Кайсаровой я лишилась Яра на восемь лет, моя дочь лишилась отца, да и эти восемь лет не были для меня сладкими. Боже, да из-за этого же Яр сейчас в больнице, борется за свою жизнь.
Разумеется, я не пойду к этой стерве со счетом, сама понимаю, что мне его никто не оплатит. Цель у моего вопроса другая — очень весомая.
— Я хочу точно знать, что больше от неё мне ничего не угрожает, — я проговариваю вслух только конец этого внутреннего монолога, — ни мне, ни моей семье. Я не хочу шарахаться от каждой тени и просыпаться по ночам, зная, что где-то гуляет свободно жадная дрянь, которая ни перед чем не остановится ради денег и собственной мести. Потому что если она отправится вместе с Ликой на ферму — это совершенно не обнадеживающее для меня будущее.
— Нет, — Кайсаров криво ухмыляется, — с Ликой она точно не поедет, она и так достаточно поглумилась над моей дочерью, смотреть стыдно, что из этого вышло.
— Ну, вы ведь сами это выбрали на роль жены. Вы же видели в ней мать своих детей, должны были представлять, к чему это приведет, — я очень стараюсь, чтоб мой тон не звучал обвиняюще.
В конце концов, мама сама сказала, что после сама решила, что отношения с Кайсаровым — не то, что она хочет от жизни. Но, ой ли… Я тоже восемь лет назад решила, что Ярослава Ветрова и близко в свою жизнь не пущу и никогда в жизни не позволю ему значить для меня хоть сколько. И куда оно привело?
— Я не видел в ней мать моих детей, — Кайсаров болезненно морщится, — в том-то потом и обозначились проблемы, что Стелла никогда не была ориентирована на материнство и семью. Мы по той поре были подельниками, я делал деньги, она — их у меня считала. Вела бухучет, общалась с людьми, помогала… в делах.
