— Парень указал на обсидиановый кинжал, —это оружие впитывает чужие души, чужие силы. Этот язычник поглотил вождей«Даждьбога» и «Сварога», а потом сожрал ещё и Когноса. Я просто… — Онзакашлялся кровью, — вовремя перехватил этот сосуд…

— Я так и понял, судя по тому, что ты нёс какую-тохерню, — пожал плечами Однорукий, — выходит, в тебе мощь демона первого порядкаи всей языческой верхушки, включая то чудовище из молний?

— Так и выходит, — тряхнул головой Виктор. Головастала такой тяжёлой, будто её свинцом набили, но он старался не дать себезаснуть. — Бог знает, как я всё это переварил…

— Скорее уж Сатана, — ввернул Однорукий и пошевелилветки в костре. Пламя плясало и давало приятный жар, возвращавший пальцам былуючувствительность. — Если ты уж впитал такую мощь, то почему я сейчас вижу передсобой калеку-инвалида-овоща?

— Думаю, всё это не сразу происходит… нужно время,полагаю. Надо нам отсюда рвать когти, пока инквизиторы не пришли.

— Это без меня, Витя.

— Что ты такое несёшь? — Тени плясали на бледномлице Виктора, делая лицо жёстким и грубым.

— По-твоему я совсем идиот, чтобы тащиться с тобой?Куда мы пойдём? Где примут двух дезертиров? Нас отыщут, обязательно отыщут итеперь-то, если и не убьют, то бросят в «Лёд». А я слышал, как они кормятдемонов заключёнными, отправляют их на опыты, поступают с людьми, как соскотиной… — Однорукий болезненно взвыл и воткнул ветку в горящие угли. Оназадымилась, пламя охватило её своим голодом и увлекло в себя. — Это всё равно,что самоубийство, Вить, ты этого не понимаешь?

— А что хочешь ты? Сидеть, ждать, пока за тобойпридут инквизиторы и поднять лапки кверху? — вспылил Зверев. — Это капитуляциябез борьбы. Они придут и будут требовать от тебя то, что ты не знаешь, а потомскормят сраным паркам, — Огонь придавал ему лицу жутковатый красный оттенок, вкотором его льдистые хрусталики глаза обращались в багровые. — Это твой выбор?

— Бежать бессмысленно. Я всё равно проиграл, — Однорукийпотрепал волосы на голове и тяжело вздохнул. — Мне хотелось только выбить себеместо потеплее и потчевать на лаврах, сидя где-нибудь в центральных районах, вбезопасности и обеспеченности. Но я ввязался в эту авантюру и вот, пожалуйста!— Он раскинул руки, будто желая ими обхватить всё вокруг. — Боже, я за этиполгода так наелся дерьмом, что хоть за шиворот суй и ещё вываливаться будет.

— Так зачем же ты вообще сюда пошёл? — Виктор взглянулв лицо Однорукому. — Ты разве думал, что это лёгкое дело для заработка?

— Я думал, что оно не настолько гнилое и кровавое, —ответил Однорукий, закрыв лицо руками. — Да и что с меня было взять? Всё, что уменя было, когда я, наивный придурок, подавал заявление в эту шарашкину контору— это влажные мысли о бравых подвигах, деньгах и пригретом месте. Это уж лучше,чем терпеть своего папашу-кретина. Он, знаешь ли, и до этого был таким себеотцом, но после того, как его начал жрать рак, совсем ума лишился. Желаемое унего смешивается с действительным и последние несколько недель, перед тем как яслинял из дому, папаша только и пускал слюни, да срал себе в штаны. А ещё звалсвою жену, ну, мою мать, в смысле. И плакал, представляешь, плакал ублюдок этакий,что не хотел этого, что просит он прощения, что всё это случилось из-занеё, из-за моей матери, которую я уже толком и не помню.

— Ты ушёл сюда и оставил его умирать от болезни?

— Он это заслужил, — холодно ответил Однорукий, —мне легче думать, что я и вовсе не сын этого ублюдка, чем вытаскивать из негособственное дерьмо. Этот выродок… Ладно, не будем об этом, — выдохнул парень ипошевелил угли в костре. — Лучше скажи, куда пойдёшь, ты, Витя?

— Не знаю, — признался Зверев. — Здесь меня уже кактолько не пытались изжить: бросали к демонам, к язычникам, травили своих шавоки всё это тайно, тихо, исподлобья. Учитывай, что всё это время я был подсомнительным, но всё же крылом Святой Инквизиции. А вот что будет со мной,когда меня официально объявят дезертиром, я и представить не могу. Моёлицо будет маячить на экранах, по новостям меня будут клеймить как убийцу ичудовище, это Скряга устроить может, он ведь, сука такая, сразу меня невзлюбил.Так что, скорее всего, — Виктор тихо рассмеялся, — скорее всего, меня выловяткакие-нибудь бандиты и вручат Соломону мою отрезанную головёшку.

— Ты правда думаешь, что ты настолько важнаяфигура, чтобы о тебе говорить в прямых эфирах? Ха! Да ты слишком много о себевозомнил, Док!

— Если бы я действительно возомнил о себе слишкоммного, то Соломон, между прочим, который занимает пост Святейшего ВерховногоАрхиепископа, третий человек в «Зиме», какого-то хрена пытается меня схватить!— Виктор взял в руки снега и начал сжимать его в руках. Ладони слишкомразгорячились от костра. — Уверен, что я выжил после того злополучного дня лишьблагодаря огласке прессы. Они ведь талдычили обо мне, пара репортёров дажеголов своих лишилась, решив расследовать дело в старом гостиничном комплексе.Экие идиоты…

— Не понимаешь ты шуток, вот что, — вздохнулОднорукий, — но по крайней мере, та пленная псина подтвердила наши догадки,относительно того, как в этой структуре дела делаются. Мы ведь это с тобой дажеобсудить не успели — уж больно ты быстро голову потерял.

— Да, этот парень… — вспоминая о том, как головаэтого человека вместе с хребтом рассталась с плечами, залившись кровью, Викторабросало в дрожь. А живот его связывало в узел, когда он вспоминал, что этукровавую жертву он, Виктор, принёс своими же руками. — Я убил его, потому что…Этот ублюдок знал, видел, содействовал кровожадной системе, но даже пальцем неповёл… Ты хоть понимаешь, что все они лгут. В детстве я часто смотрелотрывки с тем, как охотники изгоняют демона, смотрел фильмы и сериалы, какОбщеинквизиционный