спектакль, блестящая прогулка, многолюдный бал. Когда же она заставала в гостиной шесть человек, она вздрагивала, так как была уверена, что какая-нибудь низость больно ранит ее сердце. Зная по опыту, как это неприятно, она страшилась разговора с глазу на глаз с кем бы то ни было.

У госпожи де Константен был прямо противоположный характер, с которым приходилось считаться окружающим. Живой, предприимчивый нрав, отсутствие всякого страха перед трудностями и склонность смеяться над смешными сторонами врагов создали госпоже де Константен в департаменте репутацию женщины, которую весьма опасно оскорбить. Муж ее, очень красивый мужчина и довольно богатый человек, с увлечением исполнял то, что ему советовала жена. Последние два года, например, он целиком был поглощен постройкой каменной ветряной мельницы, которую, по его указаниям, возводили на старинной башне, рядом с принадлежащим ему замком; мельница эта должна была приносить ему сорок процентов дохода. Но вот уже три месяца, как он забросил мельницу и думал лишь о палате депутатов. Он не отличался особенным умом, ни разу никого не оскорбил и слыл человеком услужливым и аккуратным в выполнении незначительных дел, которые ему поручали, и потому у него были кое-какие шансы.

– Мы считаем обеспеченным избрание господина де Константена. Префект поставил его фамилию на втором месте в списке, из страха перед маркизом де Круазаном, нашим соперником, дорогая. – Госпожа де Константен произнесла эти слова смеясь. – Министерский кандидат провалится; это мелкий мошенник, в достаточной мере презираемый всеми, а накануне выборов пойдут по рукам три его письма, ясно свидетельствующие о том, что он не брезгует благородным ремеслом шпиона. Этим объясняется крест, полученный им первого мая текущего года, вызвавший бешеную зависть во всем Бевронском округе. Под большим секретом признаюсь тебе, дорогая Батильда, что наши чемоданы уже уложены. В какое смешное положение мы попадем, если не будем избраны! – смеясь, прибавила она. – Но в случае успеха на следующий же день после победы мы уезжаем в Париж, где проведем по меньшей мере полгода. И ты едешь с нами!

При этих словах госпожа де Шастеле покраснела.

– Ах, боже милостивый! – воскликнула госпожа де Константен. – Что с тобой происходит, моя дорогая?

Лицо госпожи де Шастеле стало багрового цвета. В эту минуту она была бы счастлива, если бы госпожа де Константен получила письмо, с которым она отправила лакея в Дарне; там находилась роковая фраза: «Особа, которую ты любишь, отдала свое сердце».

В конце концов, сгорая от стыда, госпожа де Шастеле призналась:

– Увы, мой друг, есть человек, который, должно быть, считает, что я его люблю, и, – прибавила она, низко опустив голову, – он не ошибается.

– Какая ты дурочка! – смеясь, воскликнула госпожа де Константен. – Право, если я еще на год или на два оставлю тебя в Нанси, ты станешь совсем монашенкой. В чем же тут беда, боже великий, если молодая двадцатичетырехлетняя вдовушка, имеющая единственной опорой семидесятилетнего отца, который от избытка нежности перехватывает все ее письма, если такая вдовушка мечтает о супруге, о поддержке, об опоре?

– Увы, не одно это толкает меня на подобный шаг; я солгала бы, приняв без оговорок твои похвалы. Случайно оказалось, что он богат и из хорошей семьи; но если бы он был бедняком и сыном фермера, все обстояло бы так же.

Госпожа де Константен потребовала последовательного изложения событий; ничто так не интересовало ее, как любовные, и притом правдивые, истории, а к госпоже де Шастеле она относилась с нежнейшей дружбой.

– Начал он с того, что дважды упал с лошади под моими окнами…

Госпожа де Константен страшно расхохоталась. Госпожа де Шастеле была сильно этим задета. Наконец с глазами, полными слез, госпоже де Константен удалось выговорить, прерывая себя раз двадцать:

– Значит, дорогая Батильда… ты не можешь приложить… к этому неотразимому покорителю сердец… неизбежное в провинции определение: это прекрасный кавалер[71].

Несправедливость, причиненная Люсьену, только удвоила интерес, с которым госпожа де Шастеле поведала подруге обо всем, что произошло за последние полгода. Но чувствительная сторона истории не особенно тронула госпожу де Константен: она не верила в сильные страсти. Однако к концу рассказа, сильно затянувшегося, она призадумалась. Госпожа де Шастеле кончила говорить, а она продолжала хранить молчание.

– Кто он, твой господин Левен? – спросила она наконец. – Донжуан, представляющий угрозу для любой из нас, или же неопытный юнец? В его поведении нет ничего естественного…

– Скажи лучше, что в нем нет ничего заурядного, ничего такого, что было бы известно заранее, – возразила с редкой для нее горячностью госпожа де Шастеле и прибавила с каким-то восторгом: – Потому-то он мне и дорог! Это не дурачок, начитавшийся романов.

На эту тему подруги разговаривали без конца. Госпожа де Константен хранила недоверие; оно даже возросло благодаря глубокому интересу, который, как она, к своему сожалению, убедилась, ее подруга питала к Люсьену.

Госпожа де Константен вначале рассчитывала, что узнает о небольшом, вполне приличном любовном увлечении, которое, при наличии всех необходимых условий, может завершиться выгодным браком; в противном случае путешествие в Италию или зимние развлечения в Париже могли бы, по ее мнению, уничтожить пагубное действие, которое оказали ежедневные встречи в течение трех месяцев. Вместо этого она нашла, что ее подруга, кроткая, робкая, беспечная, ленивая женщина, которую ничто не могло взволновать по-настоящему, потеряла голову и готова принять любое самое рискованное решение.

– Сердце подсказывает мне, – время от времени твердила госпожа де Шастеле, – что он малодушно покинул меня. Как! Даже не написать письма!

– Но из всех писем, которые я тебе писала, ни одно не дошло до тебя, – с жаром возражала госпожа де Константен; она обладала редким в наше время качеством: никогда не допускала ни малейшей недобросовестности в отношениях с подругой, даже в интересах этой последней. Она считала, что ложь убивает дружбу.

– Как мог он не сказать почтальону, – с необычной пылкостью продолжала госпожа де Шастеле, – в десяти лье отсюда: «Друг мой, вот вам сто франков, ступайте в Нанси на улицу Помп и сами вручите это письмо госпоже де Шастеле. Передайте его лично ей, и никому другому»?

– Он, должно быть, написал перед отъездом и снова написал по прибытии в Париж.

– Вот уже девять дней, как он уехал. Никогда я до конца не признавалась ему в своих подозрениях насчет судьбы моих писем. Но ему известно все, что я думаю. Он знает, – сердце подсказывает мне, – что мои письма перехватывают.

Глава сороковая

Подозрения госпожи де Шастеле послужили для нее основанием решительно отказаться от предложения госпожи де Константен поехать с нею в Париж,