Шрифт:
Закладка:
Глава XV
Флора выслушала новость с видом собаки, говорящей своему щенку: «Ну что ж, малыш! Кусни-ка разок сам, погляди, что у тебя получится! Рано или поздно это должно случиться, а в наши дни обычно случается рано». Кроме того, Флора невольно порадовалась, что теперь Феликс будет к ней ближе, а для нее это было важно, хотя она и не подавала виду. Но в душе она пережила не меньшее потрясение, чем Феликс. Неужели ее дочь уже выросла и может влюбляться? Неужели та крошка, которая, прижавшись к ней на кушетке, внимательно слушала сказку, уже собирается покинуть мать? Та самая девочка, которая врывалась к ней по утрам в спальню, именно в те минуты, когда она была занята своим туалетом; девочка, которую разыскивали по вечерам на темной лестнице, и она таращила сонные глазенки, как маленькая сова, твердя, что «здесь так хорошо»…
Флора никогда не видела Дирека и поэтому не разделяла опасений мужа, но рассказ Феликса все же ее смутил.
– Заносчивый петушок, вылитый шотландский горец. Прирожденный смутьян, если я хоть что-нибудь понимаю в людях, из тех, что хотят ложкой вычерпать море.
– Самодовольный болван?
– Н… нет… В его презрительности есть какая-то простота: сразу видно, что он учился у жизни, а не по книгам, как все эти молодые попугаи. А что они двоюродные – по-моему, не страшно: кровь Кэрстин сильно сказалась в ее детях – это ее сын, а не Тода. Но, может, это все скоро кончится? – прибавил он со вздохом.
– Нет, – покачала головой Флора, – не кончится. Недда – глубокая натура.
А если Недда не отступит, значит, так оно и будет: ее ведь разлюбить нельзя! Естественно, что они оба думали так. «Дионис у источника», как и «Последний пахарь», получили целую неделю отдыха.
Недда почувствовала облегчение, поделившись своим секретом, но в то же время ей казалось, будто она совершила святотатство. А вдруг Дирек не хочет, чтобы ее родители знали!
В тот день, когда должны были приехать Дирек и Шейла, Недда почувствовала, что не в силах сохранять даже напускное спокойствие, поэтому ушла из дому, чтобы скоротать время в Кенсингтонском музее, но на улице почувствовала, что ей больше всего хочется побыть под открытым небом, и, обойдя холм с севера, уселась под большим кустом дрока. Здесь обычно ночуют бродяги, когда приходят в столицу, и тут хотя и смутно, но все же чувствуется дыхание природы. А ведь только природа могла успокоить ее натянутые как струны нервы.
Как он поведет себя при встрече? Будет ли таким, как в ту минуту, когда, стоя в конце фруктового сада Тодов над дремотными и постепенно темнеющими лугами, они с волнением, которого им еще не приходилось испытывать, взялись за руки и обменялись поцелуями?
За изгородями домов, окружающих городской пустырь, уже началось майское цветение, и до Недды доносился запах согретых солнцем цветов. Как и большинство детей, выросших в культурных семьях, она знала все сказки о природе, но тут же забывала их, когда оставалась наедине с небом и землей. Их простор, их ласковая и волнующая беспредельность затмевали все книжные выдумки и пробуждали в ней радость и томление – какой-то нескончаемый восторг и неутолимую жажду. Она обхватила руками колени и подставила лицо солнцу, чтобы согреться, поглядеть на медленно плывущие облака и послушать птичье пение. То и дело она всей грудью вдыхала воздух. Правильно сказал отец, что в природе нет настоящей жестокости. В ней есть тепло и бьется сердце, она дышит. А если живые существа и пожирают друг друга, что из того? Прожив жизнь, они быстро умирают, дав жизнь другим. Это священный круговорот, он продолжается вечно, и все под светлым небом и ласковыми звездами полно высокой гармонии. Как хорошо жить! И все это дает любовь. Любовь! Еще, еще любви! А потом пусть приходит смерть, раз она неизбежна. Ведь смерть для Недды была так невообразимо далека и туманна, что, в сущности, о ней и думать не стоило.
Недда сидела и, не замечая, что ее пальцы постепенно чернеют, перебирала траву и папоротник. Внезапно ей померещилось, будто повсюду вокруг царит какое-то существо, крылатое, с таинственной улыбкой на лице, а она сама только отражение этой улыбки. Она непременно приведет сюда Дирека. Они будут сидеть здесь вдвоем, и пусть над ними пробегают облака; она узнает все, о чем он думает, и поделится с ним всеми своими волнениями и страхами, но они будут больше молчать, потому что слишком любят друг друга, чтобы разговаривать. Она строила подробные планы, куда пойти и что посмотреть, решив начать с Ист-Энда и Национальной галереи, а закончить восходом солнца на Парламент-Хилл. При этом она отлично понимала, что на самом деле все произойдет совершенно иначе, не так, как она задумала. Лишь бы только первая минута встречи не обманула ее надежд.
Недда так долго сидела там, что у нее затекли ноги и она очень проголодалась, – пришлось пойти домой и пробраться на кухню. Было уже три часа, старая кухарка, как обычно, дремала в кресле, накинув на голову фартук, чтобы заслониться от огня. Что бы она сказала, если б ей вдруг все рассказать? У этой плиты Недде разрешалось играть, будто она печет для кукол булочки, пока кухарка пекла настоящие; здесь она наблюдала за великим таинством приготовления розового крема и сожгла бесчисленное количество помадок и кокосовых орехов; здесь ее постоянно угощали всякими вкусными вещами… Милая старая кухарка! Недда бегала по кухне на цыпочках в поисках чего-нибудь съедобного и, обнаружив четыре маленьких пирожка с вареньем, тут же их съела под мирное похрапывание кухарки. Стоя у стола, который был похож на большой поднос, Недда внимательно разглядывала старуху. Бедненькая, какое у нее одутловатое, морщинистое, бледное лицо! Против Недды, над буфетом, было подвешено небольшое зеркало в раме красного дерева. Она видела в нем свое отражение почти во весь рост. «Как мне хочется похорошеть! – подумала она, упираясь ладонями в талию. – Нельзя ли немножко ее затянуть?» Сунув пальцы под блузку, она нащупала шнуровку и стала ее дергать, но та не поддавалась. Она слишком свободная – ничего не стягивает. Надо купить корсет на номер меньше. Опустив голову, она потерлась подбородком о край
