выхожу за грань исламского этикета, даже войдя к этим трудолюбивым девицам так, как я поступаю. Однако, внимание мужчин полностью сосредоточено на велосипеде снаружи и соблазн попробовать эксперимент небольшой шутки, просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет в этих обстоятельствах, неотразима. Сознавая, что мои ангелы боятся наступать, я наклоняюсь и, взявшись за подглядывающий маленький пальчик на ноге, обращаюсь к скромнице с опущенными глазами, спрашиваю: «Это тоже для Пиллау». Этого оказывается достаточно чтобы разбудить веселье трудолюбивых размольщиц, и, отпуская ручку мельницы, обе заходятся звонким смехом. Ткачихи ковров наблюдают за мной уголками своих ярких черных глаз и тоже заражаются весельем, щелчки ковровых машин мгновенно прекратились, и несколько ткачих поспешно выскакивают в соседнюю комнату, чтобы избежать ужасной и почти неслыханной неосторожности - смеяться в присутствии незнакомца.

Таким образом, поддавшись искушению и засвидетельствовав результаты, я осторожно удаляюсь, встречая на входе седобородого турка, пришедшего посмотреть, по какому поводу такое веселье и чем объяснить остановку ковроткачества. Этим утром в Джас-чи-хане была зарезана овца, и я получаю хороший кусок баранины, который я передаю постороннему, прося его пойти куда-нибудь и приготовить его. Через пять минут он возвращается с обожженным черным мясом снаружи и совершенно сырым внутри.

Видя мое явное несогласие с его состоянием, тот же самый старик, который недавно появился на сцене моего шутливого эксперимента и который теперь присел на корточки рядом со мной, вероятно, чтобы быть уверенным в том, что я против каких-либо дальнейших неосторожных действий, берет мясо, рубит его в нескольких направлениях своим кинжалом приказывает вышеупомянутому случайному прохожему приготовить его снова, а затем хладнокровно вытирает свои почерневшие и жирные пальцы о мой лист ekmek, как будто это столовая салфетка. Я получаю несколько глотков съедобного мяса от второй кулинарной попытки случайного знакомого, а затем покупаю дыню у человека, который проходит мимо с груженым ослом; разрезая дыню, я нахожу ее совершенно зеленой и выбрасываю. Мужчины выглядят удивленными, и некоторые молодые люди сразу же поднимают её, выедают все внутренности до тех пор, пока они больше не могут черпать, а затем, ломая кожуру на куски, они счищают ее зубами, пока она не станет тонкой, как яичная скорлупа. Кажется, так принято в Азии.

Когда я покидаю Джас-чи-хан, уклон и ветер объеденились против меня, но это легко преодолимо потому что дорога вполне пригодна для езды, и, так мрачно отказавшись от ужина, я стремлюсь к зеленой зоне у подножья скалистых горных отрогов, которые я наблюдал час назад с некоторой точки к западу от Кызылырмака и решил, что это группа виноградников.

Эта гипотеза оказывается вполне правильной, и, более того, мой опыт по прибытии туда, похоже, указывает на то, что добрый гений, детально проработавший ежедневную программу моего путешествия, решил вознаградить меня за то, что я до сих пор ничего не видел из женского мира кроме чадры, завес и мимолетных взглядов одним глазом. Здесь я снова оказался в общество девиц, более интересных, если хотите, чем усердные нимфы в Джас-чи-хане. По-видимому, в маленькой деревушке, окруженной виноградниками, которая стоит примерно в сотне ярдов от дороги, и к которой ведет узкий пешеходный переход между ухоженными виноградниками, сегодня праздничное событие. Три цветущих девицы, во всем великолепии праздничных нарядов, с ожерельями и подвесками из звенящих монет, что отличает их от замужних женщин, спешат по тропинке к дороге при моем подходе. Увидев меня спешившимся, когда я иду напротив деревни, самая веселая и красиво одетая из трех, входит в один из виноградников и с очаровательной грацией протягивает передо мной обе руки, переполненные гроздьями сочного черного винограда. Их обильные черные локоны собраны в одну длинную косу. Они носят браслеты, ожерелья, кулоны, серьги, головные украшения и всевозможные замечательные ювелирные украшения, сделанные из обычных серебряных и металлических монет страны. Они невысокого роста и имеют овальные лица, большие черные глаза и теплый смуглый цвет лица.

Их обычаи и одежда оказываются для меня загадкой и я не могу определить их национальность. Они не являются ни турчанками, ни гречанками, ни армянками, ни черкесками. Они могут быть оседлыми туркменами, но они имеют скорее еврейский облик, и мое первое впечатление о них состоит в том, что они являются «библейскими людьми», коренными жителями страны, которые каким-то образом сумели удержаться в своих маленьких владениях здесь, несмотря на греков, турков, персов и другие нации завоевателей, которые иногда наводняют страну. Возможно, своими изящными манерами они смягчили сердца всех, кто посягнул изгнать их. Вскоре собираются другие жители деревни, образуя живописную и интересную группу вокруг велосипеда; но девушка с виноградом это слишком красивая и завершенная картина, чтобы что либо другое могло привлечь сильнее, чем это мимолетное видение. Одна из ее двух подружек шепотом обращает ее внимание на очевидный факт, что незнакомец с восхищением смотрит на неё. Услышав это, она заметно краснеет сквозь орехово-смуглые щечки, но она также осознает что может восхищать и любит восхищать. Поэтому она не меняет своей почтительной позы и не поднимает свои длинные опущенные ресницы, пока я ем и ем виноград, беря их пучок за пучком из ее переполненных рук, пока не совестно еще есть. Признаюсь, что почти влюбился в эту девушку, ее манеры были такими легкими и грациозными. Когда, с опущенными ресницами и чарующими повадками, которые не оставляют ни малейшего места для того, чтобы подумать о ее движениях, как о нескромном или дерзком поступке, она кладет остаток винограда в карманы моего френча, своеобразное трепетное ощущение — однако, я накину завесу на мои чувства, они слишком священны для ярких страниц книги.

Я не спрашиваю об их национальности, я бы предпочел, чтобы это оставалось загадкой и вопросом для будущих догадок. Но перед отъездом я добавляю немного к ее и без того заметному множеству монет, которые росли с ее рождения и которые сформируют ее скромное приданое в браке. Дорога продолжается отличная, но довольно холмистая на несколько миль. Когда она спускается в долину Делиеырмак, шоссе снова ухудшается до вчерашнего неутрамбованного состояния. Ослиные тропы представляют собой неглубокие пыльные траншеи и больше не могут быть проезжими, а скорее являются пешими трассами, ведущими от одной горной деревни к другой. Четко очерченная караванная тропа, ведущая из Исмидта в Ангору, проходит не дальше на восток, чем последний город. Ангора является центральной точкой, где собирается важный и единственный экспортируемый товар вилайета для бартера и транспортировки на побережье.

Долина Делиеырмак находится под частичным возделыванием, и иногда можно пройти через небольшие участки бахчи вдали от постоянных