– Лучше вспомни, что было, когда мама не помахала тебе перед отъездом на чемпионат по софтболу, – не осталась в долгу Мередит.

Нина встала как вкопанная и взглянула на мать.

– Все из-за поезда, – проговорила она, – тебе невыносимо было сажать меня в поезд и смотреть, как я уезжаю, да?

– Я пыталась найти в себе силы, – тихо ответила мать. – Но я не могла… это видеть. Знаю, что сделала тебе больно. Прости меня.

Мередит поняла, что впереди их ждут еще десятки таких открытий. Теперь, когда они начали исцелять раны, им доведется переосмыслить многие события. Например, тот день, когда она перекопала мамин любимый сад. Это было все равно что вытащить из земли могильные камни. Неудивительно, что мама вышла из себя. И неудивительно, что зима для нее всегда была тяжелым временем.

И даже спектакль. Мередит увидела тот день совсем в другом свете. Ей стало ясно, почему мама не дала им продолжить. Они с Джеффом беспечно разыгрывали на сцене историю ее любви… Нельзя даже представить, что она чувствовала.

– Довольно извинений, – сказала Мередит. – Давайте сразу попросим прощения за все случаи, когда причиняли друг другу боль, потому что многого не понимали. Давайте наконец отпустим обиды. Согласны? – Она посмотрела на маму, на Нину. Обе кивнули.

Они сошли на берег и сняли комнаты в маленькой гостинице на окраине города. С балконов открывался вид на безмятежную бухту, за которой высились зеленые острова и заснеженная вершина вулкана Эджком. Пока Нина принимала душ, Мередит устроилась на балконе, закинув ноги на ограждение. Над морем кружил одинокий орел, нарезал спирали над чернильно-синей водой.

Мередит закрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Весь сегодняшний день в ее голове мелькали сотни мыслей, воспоминаний и откровений. Вот и сейчас она думала о детстве, вынимала фрагменты из памяти и рассматривала их через призму нового знания. Удивительно, но та сила духа, которую она обнаружила в маме, будто проникала теперь и в нее. Замечание Джеффа о том, что Мередит точь-в-точь как ее мать, зазвучало теперь иначе, придало настоящей уверенности в себе. Если она хоть чему-нибудь научилась за прошедшие месяцы, так это тому, что жизнь – как и любовь – может закончиться в любую секунду. Пока это с тобой, нужно напрячь все силы и наслаждаться каждым мгновением.

За спиной раздвинулась дверь. Это Нина пришла сообщить, что освободила ванную, подумала Мередит, но затем ощутила сладкий запах роз – мамин шампунь.

– Привет, – улыбнулась Мередит. – Я думала, ты уже спишь.

– Не могу уснуть.

– Наверное, потому что светло.

– Я не могу спать, пока в моей комнате эти кассеты, – сказала мама, садясь в кресло рядом с Мередит.

– Можешь занести их к нам.

Мама беспокойно сплетала и расплетала пальцы.

– Я хочу отвезти их сегодня.

– Сегодня? Уже десятый час, мам.

– Да, – сказала она по-русски. – Я уточнила адрес у администратора. Это всего в трех кварталах от нас.

Мередит развернулась в кресле:

– Ты серьезно? Что случилось?

– Не знаю. Я понимаю, что веду себя как старуха с причудами. Но я хочу завершить это дело.

– Я попробую ему позвонить.

– Номера Филиппа нет в справочнике. Я уже смотрела. Придется идти без предупреждения, и лучше всего сейчас. Завтра он, возможно, уйдет на работу, и тогда нам придется ждать.

– С кассетами.

– С кассетами, – тихо повторила мать. Мередит видела, как тщательно та скрывает ранимость и как ей страшно. После всего, что маме пришлось пережить, кассеты, хранившие историю ее жизни, почему-то ужасали ее сильнее всего.

– Хорошо, – согласилась Мередит, – я скажу Нине. Сходим все вместе.

Она встала и шагнула к балконной двери. Возле матери на миг остановилась и положила руку ей на плечо. Через шерсть свитера ручной вязки она ощутила, сколь хрупки косточки. Теперь она не упускала случая прикоснуться к матери. После стольких лет, когда между ними была отчужденная пустота, это казалось ей чудом.

В их с сестрой небольшой комнате стояли две односпальные кровати с бельем в красно-зеленую клетку и черными подушками в форме лосиных голов. На стенах висели черно-белые постеры со сценами из тлинкитской истории Ситки. Постель Нины была уже смята и завалена одеждой и съемочным оборудованием.

Мередит постучала в дверь ванной и, не ожидая ответа, вошла.

Нина сушила волосы феном, во весь голос распевая балладу Мадонны «Без ума от тебя». Глядя на ее короткие черные волосы и безупречную кожу, Нине можно было дать не больше двадцати.

Мередит похлопала сестру по плечу. Нина дернулась и едва не выронила фен. Рассмеявшись, она выключила его.

– Так и до инфаркта недалеко. Мне надо постричься. Срочно. Буду похожа на Эдварда Руки-ножницы.

– Мама хочет прямо сейчас отнести кассеты.

– Ого. Тогда пошли.

Мередит не сдержала улыбку. В этом и была разница между ними. Нине даже в голову не пришло, что уже почти ночь, что нехорошо заявляться без предупреждения и что маме стоит отдохнуть после тяжелого дня.

Она услышала зов к приключениям – и не могла на него не откликнуться.

Мередит решила, что и ей не помешает развить в себе это свойство.

Уже через десять минут они вышли из гостиницы и двинулись в направлении, указанном хозяином отеля. Ночь еще не опустилась, но усыпанное звездами небо окрасилось в глубокий сливовый цвет. Казалось, звезды так близко, что можно дотянуться рукой. В зеленой хвое шелестел ветерок – единственный звук, который нарушал тишину, не считая их шагов. Где-то вдалеке раздался корабельный гудок.

Дома, с их верандами и островерхими крышами, выглядели старомодно. Все дворики были ухоженные, а густой аромат роз придавал морскому воздуху сладкую нотку.

– Мы пришли, – объявила Мередит, которая всю дорогу сверялась с картой.

– Свет горит, – сказала Нина. – Отлично.

Мать оглядела красивый белый дом. Веранду окружала деревянная балюстрада, прямо как у них дома, на окнах затейливые резные карнизы. Резьба на фасаде придавала дому сказочный вид.

– Похоже на дачу в пригороде Ленинграда, – сказала мама. – Очень по-русски и вместе с тем очень по-американски.

Нина взяла мать под руку.

– Ты точно хочешь пойти туда прямо сейчас?

Вместо ответа мать решительно направилась к калитке.

Перед дверью она глубоко вздохнула, расправила плечи и громко постучала. Два раза.

Дверь отворил невысокий коренастый мужчина с густыми черными бровями и седыми усами. Если его и удивило, что в половине десятого на его пороге стоят три незнакомые женщины, то он ничем этого не выдал.

– Привет, – сказал он.

– Филипп Киселев? – Мать потянулась к Нине за сумкой с кассетами.

– Давненько я не слышал этого