Собрал нас, студентов, преподаватель военной кафедры полковник Данилин в истребительный батальон, и через несколько дней мы уже вели под Колодичами бой с фашистским десантом. Мы все в штатской одежде, а немцы в нашей красноармейской форме. Тогда немало таких десантов враг забрасывал к нам в прифронтовые тылы.

— Но еще больше, — вмешивается в разговор Русакович, — было панических разговоров об этих десантах.

— Да, было и такое, — соглашается Толпеко. — Но мы воевали против настоящих диверсантов. У убитых диверсантов в вещмешке было немецкое обмундирование…

От сотен фронтовиков мне доводилось слышать рассказы о том, как они встретили войну, и никем она в те первые дни не воспринималась таким страшным бедствием и всенародной трагедией, какой оказалась потом. Даже те, кто в первый день попал под вражеские бомбы и снаряды, кто пережил смерть родных и близких, не могли предположить, что война затянется на бесконечных четыре года и унесет десятки миллионов жизней. Не могли предположить и мои собеседники, что в их республике погибнет каждый четвертый и население их родной Белоруссии достигнет довоенного уровня только через тридцать лет после этой страшной войны.

Семья родного маминого брата Николая Четверикова на рассвете 22 июня была разбужена взрывами снарядов и бомб в Белостоке. Дядя Коля успел впихнуть жену в эшелон, подал в окно дочурок, а сам пристал к воинской части, которая отходила из горящего Белостока. Так он рассказывал осенью сорок третьего, когда после госпиталя заезжал к нам в разоренный Сталинград. И даже через два года после начала войны, как мне сейчас кажется, он не мог предположить тех неисчислимых жертв, которые еще предстояло принести.

— Еще одно такое побоище, и Гитлер не выдержит, — говорил дядя Коля, рассказывая про бои на Курской дуге, где он был ранен. — К Новому году, а самое долгое — к весне война закончится…

Однако старший лейтенант, командир противотанковой батареи Николай Четвериков ошибся. Не окончилась она ни к Новому году, ни к весне; когда он был еще раз ранен, теперь уже в третий раз. Шла она еще полгода и после того, как он был убит 30 ноября 1944 года, уже майором, командиром противотанкового дивизиона, в Прибалтике при ликвидации вражеской группировки.

— Человек не может смириться со смертью, — словно что-то припоминая, говорит Русакович, — вот и отпихивает ее от себя.

— Да, все мы ошибались в сроках… — соглашается Толпеко. — Если бы мне тогда кто сказал, что она продлится четыре года и погибнет столько народу, я бы плюнул ему в глаза. Хотя уже было видно, что не малой кровью обойдется нам война… Мы ликвидировали десант под Колодичами, а сами оказались в окружении. На всех главных дорогах немцы, а нам оставались только проселки…

Я слушаю его рассказ, а сам вспоминаю слова дяди Коли Четверикова: «От самого Белостока и до Смоленска они по дорогам, а мы за дорогами».

— Мы все еще в гражданской одежде, — продолжает Николай Иосифович. — Наш командир полковник Данилин приказывает зайти в универмаг, взять велосипеды, рюкзаки, загрузиться продуктами и по три-пять человек выходить из окружения. Мы так и сделали. Помню, в магазине отрезал от глыбы большой кусок сливочного масла… Уговор у всех один: если что — возвращаемся с практики домой. Это было правдой, мы ведь еще находились на практике. В одном месте напоролись на немецкий патруль. Нам поверили и отпустили. Переправились вплавь через Березину — и прямо в руки к своим. Обрадовались, со слезами на глазах рассказываем про наши мытарства, а нам не верят.

— Лазутчики вы с того берега, признавайтесь, зачем шли? Все равно расстреляем.

И, наверное, расстреляли бы. Тогда время жестокое было, все напуганы этими лазутчиками и десантниками… Но спас случай. Увидели мы среди артиллеристов-гаубичников нашего студента и бросились к нему, как к отцу родному. Он всех назвал, сказал, что вместе были на военных сборах, и нас оставили в части.

Так я стал артиллеристом. Недели две мы здесь воевали, а я все еще в гражданской одежде. Не могу с убитого на себя форму надеть… Потом уже, когда к Днепру отступали, раздобыл себе офицерское обмундирование и воевал в нем.

Днепр перешли у Рогачева и здесь держались стойко. Недели три вели ожесточеннейшие бои. Немцы, видно, без хорошей разведки навели переправу. Они тогда перли нахально. А у наших пушкарей это место было заранее пристреляно, и, когда они пошли, мы накрыли их точными залпами. Что творилось!.. Много мне до конца войны пришлось видеть всякого месива, но даже в Сталинграде не припомню такого…

Немцы — вояки расчетливые, все взвешивают и выверяют, а тут, видно, головы у них от легких побед закружились. Валили валом. Ну, и поплатились…

А потом мы опять оказались в окружении и прорывались к нашим с боями под Рославлем, Сухиничами… Пробились где-то уже под Смоленском. Бои за Ельню, потом Бородинское поле… Когда едешь по Минскому шоссе, в этом районе есть памятник. На нем написаны оглушающие, как взрыв, слова: «Их было десять тысяч…» Вот там шли страшные бои. Они тогда, эти десятки и сотни тысяч, спасали Москву…

А в ноябре — мое первое ранение. Не тяжелое, в руку. Но до февраля я в госпитале, в Москве, в Боткинской больнице… А оттуда — в седьмой воздушно-десантный корпус. В июле нас спешно перебрасывают под Сталинград. Везут сначала за Волгу, в Энгельс Саратовской области, а в конце августа я в разведке артполка в Ленинске. Это уже ваша область, и оттуда через Волгу в горящий Сталинград…

— Переправлялись, видно, одновременно, — замечает Русакович после того, как из разговора выясняется, что детали переправы совпадают. — Вот же, — сокрушается он, — земляки, деревни рядом, воюем вместе, а не встретились.

— В одних развалинах хоронились и по одним дорожкам бегали и ползали на брюхе, — улыбается Толпеко, и его лицо расправляется от морщин и становится таким, какое бывает у пожилых людей при воспоминаниях о своей молодости.

Война у Николая Иосифовича была тяжелая. Пять ранений и контузий. После боев в Сталинграде и выздоровления он участвовал в боях за освобождение Ростова, Ворошиловграда, Енакиева… Здесь старший сержант Толпеко был ранен в третий раз, а после госпиталя бои за Днепр, Никополь, Кривой Рог… Затем Яссы — Кишинев…

Николай Иосифович уже младший лейтенант, командир взвода. Бои в Румынии, Болгарии, Венгрии, Австрии и… Конец войны — в Праге.

— Жесточайшие бои были за Будапешт и в районе Балатона… Столько там наших ребят полегло, тех «старичков», кто начал войну с первых дней, был в Сталинграде, выжил на Курской дуге и при