Он понял, что может, конечно, убить герцога Ригана и даже десяток его людей (вот это уже вряд ли) – однако его это не спасёт. Рано или поздно его скрутят, привезут в столицу, и тогда… Если отчим от него отказался, значит, с ним не будут церемониться. С отпрыска благородного рода, от которого отрёкся родитель, снимался титул и право считаться дворянином. Значит, с ним поступят, как с разбойником, бандитом, да ещё к тому же и с убийцей наследника престола (император, говорят, очень привязан к герцогу). И получается, что это будет даже не просто смерть, а нечто… Нечто совершенно чудовищное.

Возможно, ещё был выход – воззвать к Сорглану, к его защите, или к матери – уж она-то… Но отрезвление не дало Скиольду уверовать в лучшее. Он убил Ингрид – и как бы Скиольд ни убеждал себя и названную сестру, что матушка любит его больше, на деле он ощущал, что изуверского убийства члена семьи ему не простят ни мать, ни отчим. Тем более отчим. А смерти Ригана не простит император.

Скиольд вовсе не собирался умирать в пытках. А потому, стремительно и напористо атаковав герцога и заставив его отскочить на пару шагов, сам отпрыгнул от него, защищаясь мечом от возможного удара, подбежал к борту и вскочил на самый край, на узкую доску. Задержался на мгновение.

Ему стало мучительно жалко своей жизни, такой нескладной и буйной, полной неиспользованных возможностей. Жаль было своего тела, такого сильного, неуязвимого – за двадцать лет, проведённых в походах, он получил лишь два более или менее серьёзных ранения, оставивших следы, остальные были сущей ерундой. Тела, так умевшего наслаждаться и женщинами, и вином, и вкусной едой, и бешенством битвы. Жаль было всего себя – того, кого он любил больше всех на свете.

Скиольд ещё раз взглянул на тех, кому суждено было пережить его, и прыгнул вниз. Невыносимое желание жить опалило его огнём, или, может, это уже была вода, по-зимнему холодная. Он извернулся в своём доспехе, как огромная неуклюжая рыбина, но тут же начал уходить под воду.

Авдэ подошёл к краю, внимательно посмотрел вниз и пожал плечами:

– Жаль. Такой хороший был доспех. – Но тут же обернулся к Ригану. – Вы не ранены, мой герцог?

– Нет. – Риган тоже подошёл к краю, глянул вниз и перехватил меч, чтоб вложить его обратно в ножны. – Что ж, он избавил нас от уймы неудобств. – Мужчина обвел взглядом стоящих вокруг. – Если остальные сдадутся, я обещаю им справедливый императорский суд. Мне не нужны их жизни. Авдэ, сообщи им всем.

Герцог повернулся и, уже не оглядываясь, направился к борту «Крылатого», возвышающемуся над «Кашалотом». На душе было отвратительно. Оставалось ждать «Фаластар», они наверняка привезут тело, и тогда можно будет возвращаться. Риган протянул руку, и его подняли на борт флагмана, плотно притянутого к «Кашалоту» мощными крючьями.

– Милорд! – окликнул его с «Кашалота» ещё один гвардейский офицер. – Люди Скиольда сдались. Их на флагман?

– Нет. На «Единорога», где почти пустой трюм. Что ещё?

– В каюте Скиольда обнаружили сундуки. Полные золота. Куда их?

– На флагман, само собой. Сколько золота?

– Сложно сказать. Но много. Четыре сундука.

– Авдэ, просчитай, сколько стоила вся эта операция, включая снабжение войск и выемку их из мест дислокации. Отсчитай соответствующую сумму, остальное я опечатаю, и, чтоб мне больше к этому не возвращаться, по прибытии в столицу передашь Сорглану. Сумма на издержки пойдёт в казну, я прослежу за этим. Раненых на «Чайку» и на «Лань».

– На «Драконе» есть место.

– И туда. Возвращаемся.

– Милорд! – крикнул наблюдатель, снова взобравшийся в «воронье гнездо» на мачте. – Сигнал, «Фаластар» возвращается!

– Хорошо, – Риган провел рукой по лицу. – Устал, – прошептал он самому себе.

Но боец, стоящий рядом, услышал. Посмотрел с пониманием.

– Отдохните, командир. Всё же закончилось благополучно.

– Нет. Надо закончить. – Он приказал снимать крючья и разворачиваться навстречу «Фаластару». А тот уже подходил. Фрагман неторопливо направился к нему – таким образом, чтоб удобно сблизиться бортами.

Однако с «Фаластара» спустили ялик, которым воспользовались Хедаль и Гранмар. Значит, можно было и не сближаться. Риган обернулся к кормчему – тот понял. Расстояние было уже совсем маленьким, так что Хедаль и Гранмар скоро оказались на борту «Крылатого».

Риган устало смотрел на друга.

– Привезли тело? – спросил он.

– Тело? – не понял Хедаль. – Чьё?

– Девушки.

– Тело? Ну, она пока жива. Она у меня на «Фаластаре», с ней сейчас Соргланов лекарь. Положение тяжёлое, но шанс есть.

– Жива? – переспросил Риган. – Скиольд сказал, что она мертва.

– Да, я понимаю. Он отдал приказ её убить. Не сразу, а так. Он велел забить её до смерти, насколько я понял из показаний его головорезов. Но те приказ выполнять не стали.

– Это почему? – заинтересовался герцог. – Не успели?

– По правде говоря, успели бы. Она уже в очень плохом состоянии. Успела бы умереть. Я ещё и сейчас не уверен, что госпожа будет жить. Но лекарь сказал, что постарается и что надежда есть. Насколько я понял, эти двое то ли испугались последствий, то ли захотели пограбить…

– То ли и то, и другое, – добавил Риган.

– Да, конечно. Скорее так. Я привёз обоих. Чтоб вы решили их судьбу.

– Да зачем я. Пусть граф решает. – Он ещё раз провёл ладонью по лицу. – Хорошо, что девушка жива. Пусть для неё сделают всё возможное. Я пришлю и моего врача, когда он разберётся с первыми ранеными. Хедаль, ты голоден?

– Само собой, милорд.

– Гранмар, ты, наверное, тоже. Идёмте поедим, а то я, например, последний раз ел утром. Бес, пни коков, чтоб приготовили побольше еды и накормили солдат. И скажи им, что выпивка будет только на берегу. Кого увижу пьяным, накажу. Возвращаемся.

Флотилия разомкнула кольцо, развернулась и с меньшей скоростью, чем прежде, но всё же бодро заскользила обратно. Часть воинов пересадили на трофейные корабли, и теперь за громадами больших боевых судов кое-как спешили маленькие.

27

Риган прохаживался по палубе своего флагмана, кутаясь в толстый суконный плащ, подбитый мехом. Снова чудовищно похолодало, с неба сыпали влажные снежные хлопья, и ткань постепенно промокала,