привязанность на ее сына Держимира, и жизнь вернулась к ней. Теперь же нить порвала не судьба, не Морена, а сам Держимир, забывший все, чем был ей обязан. Простая женщина тосковала бы и плакала, то умоляла, то проклинала бы человека, который оттолкнул ее, и образ его, желанный и жестокий, наполнял бы собой ее душу и мысли. Не так было со Звенилой. Она почти не помнила о Держимире, она забыла его лицо. В ней царила суровая, равнодушная зима.

Но в этой уютной маленькой горнице ей вдруг стало тепло. Ее застывшее лицо чуть оживилось, как будто трещинки побежали по льду от первых толчков проснувшейся реки. Звенила подняла голову, новыми глазами взглянула на лежащего в беспамятстве Светловоя.

Легкие золотые лучи сияли вокруг его бледного лица с закрытыми глазами; черные длинные ресницы резко выделялись над белой кожей, мягкие светлые завитки волос лежали на подушке, он дышал тихо-тихо, почти незаметно, но Звенила почувствовала его дыхание, как тепло священного огня, дремлющего под слоем золы. Он был прекрасен, как сам Ярила, горячая сила юности жила в нем. И Звенила вдруг ощутила себя березой, которую Ярилин луч впервые пробуждает от зимнего сна: вот медленно-медленно оттаивает кора, потом сердцевина, корни в земле ощущают влагу, робко двигается первая капля сока, и верхняя веточка уже жмурится от счастья, купаясь в горячем луче, качаясь на теплом ветерке, который на краткий миг переносит ее из владений зимы в горячее лето.

Бережно, словно боясь разрушить чудесное видение, Звенила протянула руку и коснулась кончиками пальцев лба Светловоя. Звякнули подвески, и капля пробуждающей силы, будто роса, оторвалась от ее руки и согрела его кровь. Светловой вздохнул глубже, потом открыл глаза. Кремень охнул: такого чуда он не ожидал от этой странной женщины, скорее отталкивающей, чем приятной.

– Вставай! – тихо, ласково позвала она, и такой нежности в ее голосе никто не ожидал услышать. – Весна зовет тебя.

Светловой медленно поднялся и сел на лежанке, но тут же схватился руками за лоб: у него закружилась голова.

– Княжич! Очнулся! Сокол ты мой!

Преждан, Кремень и Скоромет разом кинулись нему, но Звенила мягким движением руки удержала их, словно они могли с размаху разбить хрупкое волшебство. Лицо ее изменилось, лед в глазах растаял, она вся светилась тонким, почти неуловимым светом. Даже Держимировы «лешие» сейчас не узнали бы ее – это стала совсем другая женщина, почти не похожая на ту, прежнюю Звенилу.

Светловой медленно отнял руки ото лба, крепко зажмурился, потом осторожно открыл глаза, окинул взглядом незнакомую горницу. Миновав мужчин, его взгляд остановился на Звениле и замер, как пойманный.

– Весна… – чуть слышно повторил он. – Ты знаешь, где она?

– Знаю, – так же тихо ответила Звенила, как будто только они двое знали, о чем говорят.

Они помолчали, глядя друг на друга. Потом Светловой посмотрел на Кременя и спросил, недоуменно хмурясь:

– Где это мы?

* * *

Уже темнело, и Смеяна не сразу сумела разглядеть высокие стены городища, хотя скакала впереди. Сначала ей показалось, что это какое-то странное огнище, где избы стоят, плотно прижавшись одна к другой боками. Позади ряда изб виднелось несколько высоких лемеховых крыш, над теремами поднимались облачка дыма. На сером вечернем небе дым сразу терялся, и Смеяна не столько увидела, сколько учуяла его. И сразу у нее повеселело на сердце: ей казалось, что она уже невесть как долго жила на снегу, без теплого дыхания очага.

– Вот как хорошо – там и заночуем! – весело сказала она, обернувшись к Держимировой дружине. – Темнеет, дальше ехать нельзя.

– Думаешь, стоит? – с неопределенным сомнением спросил Баян, ехавший следом за ней.

Такой порядок сохранялся всю дорогу после прощания с Князем Волков. Раньше Баян присматривал за Смеяной, а теперь, похоже, охранял дрёмичей от нее. Если бы Смеяне два дня назад кто-нибудь сказал, что двадцать сильных мужчин во главе с самым воинственным из говорлинских князей будут бояться ее, она бы не поверила. Но теперь выходило так: отроки старались не смотреть на нее, и даже в глазах Баяна появилось сомнение. К несчастью, Смеяне хорошо было знакомо такое сомнение: она видела его в глазах Ольховиков, провожавших ее. «Может, конечно, от тебя вреда и не будет, лесная красавица, но лучше бы тебе от нас подальше держаться», – безмолвно говорили эти смущенные глаза.

– А отчего же нет? – с преувеличенной бодростью ответила она Баяну. – Тебе на снегу спать нравится?

– Не нравится, да ведь город не наш – дебрический. И крепость знатная – видишь, не тын дубовый, а городни.

– Чего? – Смеяна недоуменно сдвинула брови.

Держимир, краем уха слушавший, презрительно хмыкнул.

– Простота! – воскликнул Баян. – Видишь, стена из срубов? Эти срубы – городни, а внутри земля.

– Это Хортин, – едва разжав губы, подал голос Держимир. – Крепость от личивинов, торговую дорогу прикрывает.

– Но мы-то не личивины! – воскликнула Смеяна. – Пустят нас, не сомневайтесь! Ведь сам князь дебрический нас своими друзьями назвал!

Ответом послужило несколько хмурых взглядов исподлобья. Не их, а ее князь дебричей назвал своим другом и даже сестрой. Но больше никто не возражал, и Смеяна уверенно направила коня к натоптанной в снегу тропе к воротам. Два волка, казалось, одобрили ее решение. Усевшись возле края дороги, они посмотрели на Смеяну и мотнули головами в лес, потом на ворота. «Мы – туда, вы – туда, а завтра встретимся», – прочитала Смеяна в их желтых глазах и сама удивилась, до чего легко у нее это вышло.

На их стук ворота не открылись, но из вежи высунулось несколько голов в шлемах, и голос спросил:

– Кто такие и чего надо?

– Здесь дрёмический князь Держимир со своей дружиной, – уверенно ответила Смеяна. – Князь Огнеяр Серебряный Волк позволил нам ехать по его земле и обещал нам помощь всех дебричей. Вот.

И она высоко подняла на раскрытой ладони серебряную бляшку с пояса Князя Волков. Больше сверху не раздалось ни одного слова, но тяжелые ворота, сбитые из расколотых пополам дубовых стволов, почти сразу стали медленно раскрываться наружу, как будто лопалась кожура исполинского желудя.

Как видно, поясная бляшка князя Огнеяра обладала здесь волшебным действием. Посадник-воевода Хортина и все его люди были гостеприимны, но не проявляли любопытства. Даже жена и три дочери воеводы, уведя Смеяну к себе в терем, предлагая ей умываться и переодеться – что было весьма кстати, так как она осталась только с теми пожитками, что были на ней во время бурана, – ни о чем ее не спрашивали, и любопытство прорывалось только в их взглядах.

Спустившись в гридницу, Смеяна увидела, что все дрёмичи уже сидят за столами, но не едят, хотя хлеба и мяса было достаточно, рыбная похлебка испускала пар в котле.