тонкие нити той пробежали меж пальцами, готовые сплестись в клубок. Впрочем, почти сразу рассыпаясь. – Нарушение координации… и это уже не лечится. Я поглощаю энергию, но использовать что-то напрочь не способен. Исходные свойства дара могу как-то… даже лучше, чем прежде. Приспосабливаюсь. Но в остальном напрочь бесполезен. Поэтому и отпустили… пытались лечить. Долго. Да… как-то вот… перегорел, говорят.

Сила собиралась и стекала, чтобы впитаться в кожу.

- В бою я… скорее мешать стану. Проклятье и то сотворить не способен… такое, чтобы сразу подействовало. И понимаю, что мне стоило бы предупредить, что… возможно, вы на меня рассчитывали… а я подвел.

- Не рассчитывали, - ответил Бекшеев успокаивающе.

Правда, кажется, успокоил не слишком.

Первым на дорогу выбрался кобель. Был он огромен, пожалуй, больше даже кавказских волкодавов, которых стало модно держать в доме.

- Все одно… нехорошо получилось.

- Ничего страшного. И спасибо. Что сказали.

- Я… подавал надежды. Кажется, так принято говорить. И радовался… моя матушка… очень на меня надеялась. Дар был не ярким, но… выраженным. И я старался. Очень… а потом война… возможности… сила, которой много. Очень сложно удержаться, когда её настолько много. Но получалось. До определенного момента. А там срыв вот… и все.

Кобель остановился, вперившись в Девочку внимательным взглядом. А Бекшеев отметил, что глаза у него желтые, совершенно волчьи.

Следом, чуть дальше, из зарослей черного кустарника выбрался второй пес.

Девочка рявкнула.

И села.

- Михеич! – заорал Васька во всю глотку. И Бекшеев поморщился. – Михеич… тут это… того… зверюга! Во какая!

- Чего орешь, оглашенный…

- Мне… Валерия Ефимовна сказала, чтобы поговорил… с вами. Извините, я понимаю, что место и время не самые подходящие.

- Отчего же? – Бекшеев голову поднял. Луна не полная. Ночь стремится к рассвету. Летом ночи короткие, но все одно темные и густые. От грузовика осталась куча металла и бензиновый смрад. Дорогу перегородила туша измененного зверя, который появился неведомо как… и где-то там, на чужом капище, лежала голова начальника жандармерии.

- Я… никогда не умел ловить момент. Да и признаться, не уверен…

- Он поедет с нами, - Софья, в отличие от некроманта, сомнениями не страдала. – В Петербург. В конце концов, вам ведь нужен кто-то, кто будет говорить со смертью?

- Это… несколько преувеличенно… скорее всего, имеет место явление классической компенсации дара…

- Михеич!

- Тут я. И пока не оглох, - Михеич выбрался на дорогу и скинул капюшон. Он был то ли в коротком плаще, то ли в чрезмерно длинной куртке. Черным горбом казался рюкзак, огромный, едва ли не с самого лесничего размером.

- …поскольку классическое использование силы невозможно, то дар… ищет иные способы выражения… но с точки зрения…

- У нас вот! Зверюга какая! Поглянь! Машину во! – Васька указал на тушу и на машину. – А мы тут ехали, а она тут как… и во!

Бекшеев почти смирился с сюрреалистичностью происходящего.

- Я читал ваши заключения, - сказал он, уставившись на небо и луну, желтоватую, неровную. – Вы хороший специалист. С даром ли, без… с даром – это хорошо, это значит, что нам повезло вдвойне. Но нам в принципе нужны свои… специалисты. Те, кто способен видеть… понимать, с чем дело имеет.

Поскольку те, к которым приходилось обращаться прежде, почему-то и к отделу, и к Бекшееву относились с подозрением. А еще на вопросы отвечали неохотно, и вовсе зачастую складывалось впечатление, что не слишком-то им интересны его, Бекшеевские, дела. Как и мертвецы.

Жертвы.

Убийцы… что хватает своих забот.

- Поэтому, если вы не против…

- У меня ограничения, - предупредил некромант. – Запрет… появляться… в общественных местах. И я должен избегать скоплений народа. В маленьком городе легко. Тут все тебя сами избегают.

Михеич скинул рюкзак на землю, прислонил к нему палку, после чего подошел к медведю. Желтое пятно фонаря коснулось морды зверя, скользнуло по проплешинам, по трещинам на шкуре, перебралось на загривок и выше.

- Зубы у него… а можно, я их заберу?

- Нет, - ответил Михеич.

- Но… это ж не ты его добыл! – Васька прищурился. И кулаки сжались. – Не ты…

- И не ты, - спокойно отозвался Михеич. – А чужие заслуги носить – это дело дурноватое… так что… подрастешь, найдешь еще своего медведя. Добудешь, от тогда и сделаешь себе ожерелье.

- Я пояс хочу!

- Пояс и сделаешь.

- Думаю, - Бекшеев перевел взгляд на некроманта, за руку которого держалась София. И почему-то показалось вдруг, что это вовсе не ей опора нужна. – Думаю, вопрос с ограничениями мы решим. Да и с остальным тоже. Нам и вправду нужны свои специалисты. Те, кто не боится смерти…

- Смерти? – некромант вдруг улыбнулся. – Её не надо бояться…

Михеич обошел зверя и покачал головой.

- Ты? – поинтересовался он у Зимы, которая следила за лесником с тем же вниманием, с которым Девочка следила за собаками.

- Я, - она ответила не сразу. – Отпустила.

- И добре. Ишь… вымучили зверя.

- Кто?

- Не ведаю, - Михеич покачал головой. – Только это Тешня, с третьего участка… правда, вымахал, бедолага… силой от накачали…

- Вы… узнали медведя? – недоверчиво произнес Тихоня. И Михеич хмыкнул:

- Отчего ж нет-то? Небось, зверь тоже ж разный. А медведей тут немного.

К счастью.

Бекшеев представил, что было бы, если бы зверей было двое…

- Там, на выселках, медведица есть, молодая, пришла в позатом годе. С пестунком… но его давненько уже не видал. Может, сгинул, а может, отошел от мамки-то. Еще чуть дальше старый зверь, его стороной обхожу, он к людям недоверчивый. И вот Тешня.

- А уверены? – уточнил Бекшеев.

- А то… подойди, княже… вот, видишь, слева на морде шрам? Не этот, что кожа подранная, старый… и второй – на глазу. Это он с росомахою подрался…

- Медведь? – Тихоня не желал уняться.

- А то. Росомаха – дверь дурной, краю не ведает. И в тот раз порвала его изрядно. Он тогда чуть не помер… я ему травки носил.

- Медведю?!

- Да что ты заладил-то! – Михеич, кажется, даже обиделся. – Медведю. Медведь, если хочешь знать, тоже живой. И больно ему бывает. И горестно. Он после ко мне сам заглядывал… а там запропал.

- Когда?

Бекшеев ничуть не сомневался, что данный конкретный