Полевода быстро взглянул на него и сразу же догадался:

— Кубарь рассказал?

— А что ж ему оставалось делать, — улыбаясь, развел руками Завгородний, — если ты решил свою находку держать в секрете.

Полевода пододвинул к себе бумагу и быстро набросал эскиз лавы. Вместо существующих двенадцати уступов в ней оставалось всего семь. По расчетам Дмитрия, в лаве высвобождалось три забойщика, а продвижение ее значительно ускорялось.

— Выходит, напарники должны через определенное время меняться: один крепит, другой рубит, затем тот, который крепил…

— Совершенно верно, Евгений Иванович, — обрадованно перебил его Дмитрий. Это, пожалуй, и было главное, что он сам недодумал. — Одному рубить без передышки целую смену трудно. Вот забойщики и будут подменять друг друга…

— Да, это интересно… — задумчиво почесав лоб, сказал Завгородний и принялся что-то вычислять на том же листе.

Закончив расчеты, начальник участка внимательно посмотрел на Полеводу.

— Что ж, пошли к начальнику шахты на расправу, — шутливо сказал он.

Больше часа задержался Полевода на поверхности. А в лаве уже взахлеб стучали отбойные молотки, словно о чем-то горячо спорили. Дмитрий влез в свой уступ, прислушался. Ему важно было знать, работает ли Захар и как — лишь бы смену отбыть или в полную силу. Полевода сразу же выделил по звуку молоток Кавуна среди остальных. Работал он напряженно, без передышки, но чувствовалось, что король забоя нервничает. Отбойный то яростно ревел, то как бы замирал, и временами казалось, что он вот-вот заглохнет. «Ничего, пусть нервничает, а норму все-таки даст. Ради своего престижа Захар ни перед чем не остановится», — решил Полевода.

К концу смены пришел горный мастер Бабаед. Дмитрий даже не услышал, когда он вполз в забой.

— Ну, как дела? — По голосу Полевода определил, что не за этим пришел Бабаед, на уме у него было что-то другое.

— Не знаю, еще не проверял, — ответил уклончиво.

— А я уже проверил, — вдруг оживился Кошка. — Плохи у вас дела, бригадир. Сверх нормы — самая малость. Давно такого не видела бригада Чепурного, — и продолжал уже с явным недовольством: — Почему не послушался Кавуна, не дал ему добрый уступ? Наверняка вагончиков десять лишку имели б.

— У нас в бригаде не должно быть сынков и пасынков, дядя Ефрем.

— Никакой я тебе не дядя, а Ефрем Платонович, — озлился Бабаед. — И при чем тут сынки и пасынки — не понимаю. Вчера еще при Чепурном их не было, а нынче ты их сразу обнаружил. Нет, ты, парень, шутник, ей-право. Выдумываешь черт знает что: сынки, пасынки… Уголь Родине нужен, понятно?! А ты лучшему мастеру клинья вбиваешь…

— Никому я клинья не вбиваю, — голос у Полеводы не сломился: он не думал сдаваться. — Только пока я за бригадира — никому привилегий не будет, — отрезал Дмитрий.

Смена кончилась. Всюду по лаве смолкли отбойные молотки. Слышно было, как забойщики переговаривались, спускаясь к нижнему штреку. Желтые дрожащие блики от аккумуляторных ламп скользили по вспотевшей кровле, скрещивались между стоек. Казалось, будто стойки суетливо перебегали с места на место, прячась одна от другой в густой вязкой темени.

Полевода ожидал, что Кавун что-нибудь скажет ему, пожалуется или просто выругает за то, что помешал вырубить сегодня лишнего «коня», но этого не случилось. Словно ничего не произошло, Захар, как всегда, держался особняком, ни с кем не разговаривал. Моясь в бане под горячим душем, он внимательно рассматривал свои тяжелые широкие кисти, пробуя мозоли на них. Видимо, рукам его на этот раз досталось как следует.

Натирая Дмитрию спину мочалкой, Костя Кубарь говорил:

— Ты молодец: опоздал на смену, а все же добил свою норму. Я уже думал спуститься к тебе да ударить на пару, как в тот раз, помнишь?

— Мы еще ударим, Костя, — многообещающе сказал Дмитрий, изо всех сил стараясь удержаться на скользком мокром полу. — Ты поосторожней, а то шкуру сдерешь. Мы еще с тобой запустим ракету, вот увидишь… Ну хватит, подставляй свой горб… — Все у нас с тобой, Костик, вроде б ладилось, — продолжал Дмитрий, все больше нажимая на мочалку, — да не знал я, что ты начнешь действовать тихой сапой…

Кубарь вывернулся из-под мочалки и, поглаживая тыльной стороной руки поясницу, удивленно уставился на Полеводу:

— Чокнулся, что ли? Какой еще сапой?

— Будто и правда не догадываешься, — хитровато улыбнулся Дмитрий и потребовал: — Ну давай еще разок терану. Потом поговорим.

— Нет, дудки!.. На моей спине хочешь зло согнать? А скажи, за что?

— За то, что Евгению Ивановичу про нашу спаренную работу сказал.

Кубарь виновато замялся.

— Я просто рассказал, как у нас с тобой получилось, а Евгений Иванович сразу и ухватился: ну-ка выкладывай, как было, возможно, вы с Полеводой — Колумбы-открыватели. Я поначалу решил: смеется, а оказалось — серьезно заинтересовался. Обещал подумать и вынести свое решение.

— Уже вынес, — вставил Полевода.

— Ну и что?

— Нам с тобой на пару первыми в удлиненном уступе работать. Двенадцать метров!

— А кровля?.. — даже испугался Костя. — Определенно не выдержит.

— Выдержит, — заверил Полевода, — Завгородний обещал новый паспорт крепления применить.

— Если обещал — сделает, он человек слова, — расплылся в безоблачной улыбке Костя и, словно принося себя в жертву, сказал: — Ну раз такое дело — на, мыль! — и подставил Полеводе спину.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

I

Дом Ефрема Бабаеда стоял особняком в конце поселка под кручей. Когда-то там буйно росли лопухи, и это место даже под огород никто не хотел занимать. «Все равно бурьяном заглушат все живое», — говорили люди. И вот однажды в поселке увидели: среди скошенных лопухов стали подыматься штабеля строительного леса и камня-степняка. Вскоре весь участок был огорожен ржавой проволокой и обаполами, выброшенными из шахты на террикон и собранными рачительным хозяином. Поселенцем оказался горный мастер Бабаед. В поселковом совете его предостерегали, что во время паводка участок может залить водой и все труды и стройматериалы пропадут зря. Но на это Ефрем только усмехнулся и продолжал делать свое.

Ручей, который образовался в овраге из подземных шахтных вод, Бабаед загородил камнем и использовал воду для поливки огорода и сада. Спустя несколько лет от прежнего пустыря не осталось и следа. На нем вырос каменный дом под черепицей, со стеклянной верандой, разросся фруктовый сад. Теперь, проходя мимо дома Бабаеда, люди не без зависти говорили: «Кошкина дача». По вечерам посредине двора вспыхивал фонарь под жестяным козырьком. В этот час хозяин привязывал к столбу на длинную гремящую цепь Султана — мохнатого, рыжего, величиной с теленка, пса. Султан всю ночь басовито, с завыванием, полаивал, больше от тоски и для успокоения хозяина, чем из надобности.