Шрифт:
Закладка:
Однако картина в голове сложилась, и Аклариквет, сдержанно поблагодарив воина Мараха за помощь, пошёл в камеру к орку.
Когда за певцом закрывалась дверь, из коридора долетел удалявшийся хохот:
— А задница Фангли знает ваших эльфоразведчиков, чё они не могли к Морготу пройти! У нас ваще без «бэ»! Только один в проруби искупался, ну ничё, вылечат в этой вашей Эйфель! Шикана сё!
Аклариквет беззвучно выругался и начал колдовать.
***
Орк неосознанно поднял уставшие глаза на вошедшего эльфа, во взгляде отразилось желание обмануть хотя бы этого врага, чтобы только отпустил.
«Что бы ему пообещать?» — подумал Эльфий Хрен, как вдруг…
— Мне всё известно, — сказал Аклариквет, и сплетённый с магией голос зазвучал в пустом желудке орка, ударив снизу вверх, заставив закашляться. Сердце бешено заколотилось.
Теперь, когда чары достигли цели, стало возможным говорить намёками — жертва сама додумает всё, что нужно.
— Твой отец здесь, — сказал голос изнутри, и одновременно звук стукнул сверху по голове, как делал родитель в далёком детстве. Редко рукой, в основном — чем получится. — Он пришёл помочь.
Орк завизжал так отчаянно, что Аклариквет испугался, уши заложило. Вцепившись скованными руками в живот, пленник завопил что-то вроде: «Выньте это из меня! Уйди! Это не я!»
— Отец поможет.
От этих слов орк метнулся к стене, ударился плашмя, словно не заметил преграду, упал, вскочил, снова метнулся. Появившаяся стража, обнажив оружие, мгновенно успокоила обезумевшего торговца, и тот сел на застеленный соломой пол, дрожа всем телом.
— Отпустите! — взмолился орк, встретился взглядом с менестрелем, и песня зазвучала внутри грудной клетки, рождая в голове воспоминания и картины, преобразуя хаотичный бесформенный страх в конкретные слова и образы.
— Моя боль,
Мой совет,
Мой позор,
Мой запрет —
К чему они? — Аклариквет произносил строки, пускал в полёт мелодию, только что родившуюся из темы феа, и буквально видел, как красивые фразы скручиваются, искажаются, ломаются орочьим примитивным сознанием, превращаясь в отвратительный набор звуков, однако, для пленника именно это уродство оказывалось тем, что достигало самых дальних и скрытых глубин сознания, вызывая чересчур мощный ответ в сердце.
Эмоции вырвались рушащим скалы потоком, начали рвать в клочья и без того повреждённый разум.
— Ты над ними смеёшься, лишь нравоучения видишь в них.
Потерял уважение ты к истории семьи,
Но знаю, завтра скажешь мне —
По чьей вине
Ты оказался в западне.
Орк видел уже не тюрьму, стражу и менестреля: перед глазами был отец, пытавшийся с помощью грубой силы объяснить правила игры в нечестной торговле: подкуп «довольных покупателей», умение найти новых дураков, когда старые и недовольные внезапно умрут и вроде вовсе не от отравления купленными снадобьями.
«Сдашь меня — сам такое выпьешь!»
—И несчастье, и страх,
И идей наших крах
Я отводил!
Твой успех, твой талант
В сеть корысти и зла вдруг угодил!
К благоразумью твоему
Тебя зову!
Орк видел, как отец учил его уму-разуму, понимал, что эта неубиваемая тварь пришла снова и сейчас воздаст за всё. От него не спрятаться! А он ведь теперь скажет всем, кого сам облапошил, что это сынок виноват! Всё свалит!
— Чтоб помочь тебе встать,
Повзрослеть, разорвать
Порочный круг,
Буду тенью в жару,
В темноте ярким светом стану вдруг.
Как трудно мне сейчас молчать!
Готов кричать!
Вопль ужаса вырвался из груди, единственная мысль полностью завладела рассудком — он пришёл, они придут!
Аклариквет почувствовал усталость, однако знал — надо дожать. Добрые слова про родителя сталкивались в душе орка с чудовищными воспоминаниями, словно две армии, которые безжалостно рубили друг друга, и менестрель знал — его войско сильнее. Скоро будет полная победа.
Они придут! Он придёт!
— Пока не примет нас земля,
Ошибки дети повторят
Их отцов.
Безумства станут совершать,
Пить искушений сладкий яд
Будут вновь,
Не слыша зов отцов!
Орк тихо и жалобно завыл, бессмысленный взгляд уставился в потолок камеры. Ошарашенные охранники переглянулись, и Аклариквет понял: эти Нолдор никогда не принимали его всерьёз, не верили в силу музыки простого купленного певца. Что ж, настало время откровений.
— Пока не примет нас земля, мы в силах что-то поменять,
Обняв своих отцов!
Пленник уткнулся в солому, заскулил.
— Тебе нужна помощь и защита, — сказал Аклариквет, ненавидя то ли себя, то ли Моргота, то ли себя в образе Моргота, то ли вообще всех. — Мы отпустим тебя и дадим охрану. Пусть добрые воины защищают тебя. От твоего отца.
Орк вскочил, упал на колени перед менестрелем и начал целовать его сапоги. Безумный взгляд был абсолютно пустым, речь стала совсем невнятной.
Стражники снова переглянулись.
— Где охрана для несчастного? — спросил певец. — Пусть проводят домой.
Пленника подняли на ноги, и тот совершенно покорно пошёл, глупо улыбаясь и напевая что-то про отца.
Выйдя из камеры следом, Аклариквет закрыл глаза и бессильно прислонился к холодной стене.
«Хорошо, что мои родители никогда не узнают, во что я превратился», — подумалось певцу, отчаяние обожгло глаза.
— Я — менестрель верховного нолдорана, — прошептал певец, — и неважно, что это означает. Неважно. Неважно!
Примечание к части Песня из мюзикла "Моцарт" "Письмо отца".
Нельзя отдавать лучшее войско
На плохо отёсанный деревянный стол, заставленный небрежно сделанными глиняными чашами со сколами по краям, обрушился массивный, покрытый шрамами кулак.
— Я сказал — мой выигрыш!
Орки, люди и полуорки, собравшиеся в одном кабаке, поначалу попытались просто выпить и поиграть в кости, но довольно быстро получилось, как обычно.
— Нет мой! — заорал на орка полуорк, сгребая фишки из костей какого-то ценного древнего существа, хотя больше было похоже, что это останки вполне современной собаки.
Двое очень пьяных игроков попытались
