шокирует китайца, как то, что картина, на которой изображена женская фигура, называется «Созерцание», а картина с изображением купания обнаженной девушки называется «Сентябрьское утро». Вплоть до сегодняшнего дня многие китайцы все еще отвергают такой факт европейской культуры, как поиск живой модели, которую раздевают догола и предлагают ей каждый день позировать по нескольку часов на глазах у людей. Так западные художники постигают азы живописи. Конечно, есть немало европейцев, желающих повесить над камином лишь «Портрет матери» американского художника Дж. Уислера (1834—1903). Они не смеют любоваться женским телом на картине «Созерцание». Ныне в Англии и Америке нередко хозяева, принимая гостей, оправдываются тем, что картины французских мастеров уже, дескать, были здесь, когда они арендовали эту квартиру. Некоторые говорят, что не знают, что делать с таким рождественским подарком, как фарфоровая статуэтка Венеры. В разговорах они всегда избегают этой темы, для них все это — «искусство», а авторы — «сумасшедшие художники». Получается, однако, что западный художник не способен увидеть ничего другого, кроме обнаженного или почти обнаженного женского тела. Тогда как китайский художник символом весны изображает куропатку в весеннем оперенье, для западного художника символ весны — танцующая нимфа, которую преследует толпа фавнов. Китайский художник восхищается прекрасными линиями крыльев цикады и хитроумно устроенными лапками сверчка, кузнечика и лягушки, а китайский ученый-литератор может каждый день созерцать такие картины у него на стене. Европейским же художникам для эстетического наслаждения нужно нечто не меньшее, чем «Читательница» и «Магдалина» французского художника Ж.-Ж. Эннера (1829—1905).

Открытие человеческого тела как фактора искусства — одно из самых сильных влияний европейской культуры на китайскую, поскольку оно изменило источник художественного вдохновения и мировоззрение людей. В конечном итоге следует говорить, что это влияние античной Греции. В эпоху Возрождения возобновилось преклонение перед телом человека, открыто признали, что жизнь прекрасна. Большая часть китайской традиции, хотя и не подверглась влиянию античной Греции, тем не менее в достаточной мере исполнена гуманизма. Однако никто никогда в Китае открыто не провозглашал, что тело человека прекрасно, это было немыслимо. Но, однажды, открыв глаза и увидев красоту человеческого тела, мы уже не можем ее забыть. Открытие человеческого тела и преклонение перед красотой женщины оказали столь значительное влияние еще и потому, что они связаны с сексом — одним из самых сильных человеческих инстинктов. В этом смысле можно сказать, что на смену искусству бога солнца Аполлона в Китае пришло искусство бога вина Диониса. Традиционное китайское искусство уже не преподается в большинстве обычных школ и даже в большинстве школ искусств. Там тоже научились рисовать женское тело с натурщиц или с античных статуй. Бесполезно проповедовать платонический эстетизм по отношению к обнаженному телу, потому что лишь изнеженные декаденты способны взирать на красоту с бесстрастным восхищением профессионала, и лишь они снизойдут до оправданий в этом. Преклонение перед человеческим телом исполнено чувственности и, конечно, должно быть таким. Настоящие европейские художники вовсе не отрицают этого. Наоборот, они открыто провозглашают данный факт. Подобные обвинения нельзя предъявить китайскому искусству. Однако хотим мы того или нет, эта тенденция налицо, и, похоже, ее не сдержать.

Архитектура

Природа всегда прекрасна, а архитектура, созданная человеком, обычно нет. Причина в том, что архитектура, в отличие от живописи, не стремится копировать природу. Архитектура первоначально соединяла камни, кирпичи и известь, чтобы дать людям укрытие от ветра и дождя. Ее главный принцип — это полезность, и в основном это справедливо по сей день. Поэтому уродство самых хороших, самых современных фабрик, школ, театров, почтамтов, вокзалов и проспектов постоянно внушает нам мысль о бегстве из города в деревню. Потому что природа безгранично богата, а архитектура, продукт человеческого ума, ограничена пределами нашей изобретательности. Лучшие умы человечества могут строить здания только согласно традиционным моделям — там ротонда, здесь кровля с тремя скатами. Самые впечатляющие мавзолеи и мемориалы не могут сравниться по выразительности с естественными формами деревьев. Даже высаженные по обеим сторонам улицы, подстриженные и опрысканные химикатами деревья — если мы не забудем их посадить — при сравнении ничуть не уступят архитектурным сооружениям. Сколь дерзновенна природа! Если бы эти безыскусные и неодинаковые по форме деревья создали архитекторы, мы упрятали бы их в сумасшедший дом. Природа осмелилась выкрасить листву в зеленый цвет, а мы боимся всего, что выходит за рамки общепринятого, мы даже цвета боимся. И вот мы придумали слово «тусклый», чтобы точнее описать наше существование.

Почему при всем богатстве фантазии мы по-прежнему создаем столь угнетающие строения, как дома с плоскими крышами, так называемые современные тротуары и прямолинейные улицы, от которых каждый год сломя голову мы бежим на курорт? Практичность — вот ответ. Но практичность — не искусство. Наш век индустриализации только усугубил ситуацию, в особенности после изобретения железобетона. Это символ века индустриализации, и он будет существовать столько же, сколько и современная индустриальная цивилизация. Некоторые даже публично заявляют, будто считают поразительно красивыми нью-йоркские небоскребы. Может быть, это и так, но я ничего подобного не заметил. Их красота — это красота золота: они красивы потому, что символизируют потраченные миллионы. Они выражают дух века индустриализации.

Однако, поскольку мы каждый день вынуждены лицезреть построенные для себя дома, в которых должны находиться большую часть времени, и поскольку эти ужасные жилища ограничивают наше существование, естественно возникает требование сделать их красивыми. Дома мало-помалу меняют облик наших городов. Крыша — это не просто крыша, которая укрывает нас от солнца и дождя, а нечто, что влияет на наше представление о доме. Дверь — это не только отверстие для входа и выхода, но и «открывшийся сезам», который вводит нас в загадочную семейную жизнь. Наконец, не одно и то же: стучаться в дверь тусклого оттенка или в покрытые красным лаком ворота, украшенные гвоздями с позолоченными головками.

Вопрос в том, как сделать так, чтобы кирпичи и известковый раствор ожили и заговорили на языке прекрасного, чтобы они могли сказать нам что-то, подобно европейским соборам, исполненным высокого духа, без слов выражающим несравненную красоту и величие? Посмотрим, как пытались решить эту проблему творцы лучших произведений китайской архитектуры.

Китайская архитектура, видимо, шла иным путем, чем европейская. Главная ее тенденция состоит в поиске гармонии с природой. Во многих случаях поиск завершился успехом. И успехи достигнуты потому, что архитектор вдохновлялся веточкой дикой сливы, которая сначала превратилась в динамичную черту иероглифа, а потом преобразились в линии и формы архитектуры. Китайская архитектура также наделена и символическим смыслом. Под влиянием геомантии она восприняла элементы пантеизма,