«Русской мысли», но еще и сотрудником НТС (Народно-Трудовой Союз), он вылавливал буквально всех, кто ехал в Советский Союз. И Алексей Оболенский, и Джон Боулт (теперь известный искусствовед), и Рене Герра, которого после передачи мне книг выслали, – все они привозили книги, вероятно, не только мне. А я, в свою очередь, передавал им то, что существовало в это время в неизданной, подпольной русской литературе. Однажды это, правда, кончились плохо. Стажировалась в Москве дочь очень известного неаполитанского профессора Серена Витале. К несчастью, она упомянута в первом моем приговоре в 1975 году. Ее очень интересовала русская литература, и она не просто взяла у меня какие-то самиздатские рукописи, но еще и взялась передать (или отправить за границей без советской цензуры) несколько писем, в том числе с просьбой о конкретных книгах. Но иностранцы не имели права ни привозить, ни увозить письма из СССР, все должно было проходить советскую почту. Она у меня взяла что-то из самиздата и несколько конвертов, где, в частности, я благодарил, кажется, Берберову за десять номеров «Мостов», конечно, письмо Сионскому, вероятно и еще кому-то. Но, когда ее принудили раньше срока уехать из СССР, она довольно долго не могла купить билеты – их якобы не было, а когда купила, оказалось, что она одна в купе, без соседей и свидетелей, и ее, конечно, обыскали еще до отхода поезда с Белорусского вокзала. Нашли все мои письма и самиздат. Потом упомянули это и в моем деле и, кажется, в приговоре.

Шаламов литературы русской эмиграции не видел. Я ему ее не давал, чтобы случайно его не подставить. Да и он по своей лагерной осторожности, вероятно, ничего бы у себя не захотел оставлять. Но слушать мои рассказы, реплики с использованием «запрещенной» русской литературы ему, конечно, было любопытно.

После того, как меня вынудили перейти на заочное отделение, шесть месяцев я заведовал отделом критики в журнале «Юность» – единственном издании, которое тогда печатало стихи Шаламова. Так что относился ко мне Варлам Тихонович, несмотря на разницу в возрасте и опыте, вполне серьезно.

Однажды рассказал, что к нему приехал секретарь или шофер Степана Щипачёва и попросил для шефа стихи и «Колымские рассказы».

– Я его выгнал и ничего не дал, – сказал Варлам Тихонович, не совсем уверенно, ожидая моей поддержки. Я был очень жестким человеком, и, конечно, Варлама Тихоновича поддержал. Щипачёв был вульгарно сентиментальным, очень плохим, хотя и очень популярным в те годы поэтом, но при этом, будучи секретарем Союза писателей Москвы, был одним из самых влиятельных советских литературных вельмож. И одновременно – либералом. Именно он вне очереди принимал в Союз молодых писателей – Беллу Ахмадулину, Олега Михайлова и других – «омолаживал» Союз, как он сказал на встрече писателей с Хрущевым. Шаламов мог ожидать от него серьезной поддержки в издании книг. Но, во-первых, в те годы Борис Полевой еще не заставил Варлама Тихоновича вступить в Союз писателей и ничего, кроме пренебрежения, Шаламов к Союзу не испытывал. А главное, Шаламов хорошо понимал свое место в русской литературе и место какого-то Щипачёва, да еще присылающего к нему секретаря.

Шел февраль 1966 года. Литераторы, как правило, свои проблемы воспринимали как результат междоусобной литературной борьбы, не понимая, что в СССР все зависело от гораздо более широкого политического контекста. И единственная прижизненная публикация прозы Шаламова как раз и была результатом совсем не литературных отношений. В это время в ЦК шла напряженная борьба между Брежневым и Шелепиным. Шелепин в последний хрущевский год был самым влиятельным человеком в Советском Союзе, поскольку был не только секретарем ЦК, не только заместителем председателя Совета министров, но еще и руководителем Комитета партгосконтроля. Это звучит сегодня малозначительно, а тогда этот партгосконтроль имел ни много ни мало диктаторские полномочия в стране. Во-первых, представители его были в каждой области и в каждом районе, получали такие же оклады, как первые секретари обкомов и райкомов. Во-вторых, по их представлениям, любой партийный чиновник ниже первого секретаря обкома мог быть уволен сразу же. Назначение первых секретарей обкомов, конечно, оставалось прерогативой ЦК. Но Шелепин был ведь еще и секретарем ЦК. Таким образом, Хрущев, готовя свои реформы, которые он не смог осуществить, и всецело полагаясь на Шелепина, доверил ему власть, которой не обладал никто в Советском Союзе. К тому же председатель КГБ Семичастный был учеником и приятелем Шелепина, и министр охраны общественного порядка Тикунов был его ставленником, одним из членов многочисленной сети бывших комсомольцев, расставленных Шелепиным в партийном руководстве и в средствах массовой информации. Но Шелепин не мог сразу сменить Хрущёва, не мог быть его преемником, потому что он не был членом Политбюро. Он стал им только на том пленуме, который прошел сразу после отставки Хрущёва. А потому нужна была промежуточная фигура – на полгода, на год. Такой фигурой и должен был стать Брежнев.

Местные секретари обкомов, приезжая в Москву, шли сначала к Шелепину, а потом к Брежневу. Тем не менее, как известно, Брежневу удалось съесть Шелепина с потрохами. Сначала был уничтожен Комитет партгосконтроля, Брежнев сказал, что контроль – «это народное дело», что Комитет надо реорганизовать, сделать его Комитетом народного контроля, а потому – убрать оттуда члена Политбюро Шелепина. И члены Политбюро, опасаясь «главы младотурков», с радостью за это проголосовали. В общем, шла напряженная борьба за власть с массой всяких перипетий. Но в этой борьбе был довольно забавный эпизод, коснувшийся и Шаламова, и меня.

Первый секретарь ЦК комсомола Сергей Павлов, как и вся группа Шелепина, жаждала получить в свое распоряжение популярный и влиятельный журнал «Юность». Но «Юность» издавалась Союзом писателей СССР. У журнала «Молодая гвардия» – издания ЦК ВЛКСМ – тираж был сто тысяч, несмотря на обязательную подписку во всех комсомольских организациях, а у журнала «Юность» – пять миллионов. Редактору «Юности», Борису Полевому, которого, бесспорно, поддерживал Суслов, удавалось отбиваться от нападок Павлова. Несмотря на неизменные обвинения в адрес «Галки Галкиной» – юмористической, а на самом деле – остро полемической страницы журнала, сперва Марка Розовского, затем Аркаши Арканова и Гриши Горина, и на множество других публикаций журнала, постоянно обвиняемых и в советской печати в недостаточной партийной выдержанности, и в заявлениях ЦК КПСС, благодаря аппарату Суслова, критика «Юности» не дала ощутимых результатов и журнал не был передан в управление ЦК ВЛКСМ.

Тогда решено было создать конкурента «Юности». В ЦК ВЛКСМ решили, что почти никому не известный журнал «Сельская молодежь» можно реорганизовать и заполнить популярными авторами. На обложке первого номера появилась