XLV.

Переѣздъ въ Липки назначенъ былъ черезъ два дня, въ субботу. Маша всего больше была рада деревнѣ. Она цѣлый день возилась съ Мироновной; по нѣскольку разъ перекладывала свои платья, воротнички, книги, тетрадки. Ее очень пнтересовало то, въ какомъ экипажѣ поѣдетъ она. Въ карелѣ ей ужасно не хотѣлось. Борисъ позволилъ ей ѣхать въ фаэтонѣ.

Въ субботу, послѣ обѣда, отправились Телепневы въ двухъ экипажахъ: впередъ Борисъ съ Софьей Николаевной, въ двумѣстной маленькой каретѣ, сзади Маша съ Мироновной въ коляскѣ. Утромъ отправлены были люди съ кухней, мебелью, сундуками, на подводахъ…

Дорога сперва шла полями, мимо маленькаго подгороднаго хутора. За этимъ хуторомъ начинался изволокъ не очень крутой, окаймленный справа и слѣва орѣшникомъ. Лошади бойко бѣжали; пыли почти не было; утромъ шелъ дождикъ. Борисъ и Софья Николаевна глядѣли по сторонамъ въ открытыя окна, оглядывались на Машу, махали ей платкомъ и радостно улыбались. Имъ было очень легко. Не хотѣлось говорить; а на душѣ чувствовали они полноту, силу, наслажденіе своей молодостью, любовью, воздухомъ, запахомъ полей, всѣмъ, всѣмъ…

Поглядятъ-поглядятъ въ окно, опустятся въ глубь кареты, взглянуть другъ другу прямо въ глаза и улыбнутся…

— Милый, — шепнетъ она, и поцѣлуетъ его…

А потомъ опять впивали въ себя воздухъ, смотрѣли на зеленые кусты и рѣпейники и одинокія елки… и сладко молчали…

Въѣхали въ лѣсъ; дорога пошла дурная; колеи, выбоины, корни — ежеминутно качали карету изъ стороны въ сторону. Они велѣли остановиться и вышли. Карета поѣхала впередъ шагомъ. Маша выскочила изъ коляски и подбѣжала къ нимъ. Она была въ полномъ восхищеніи. Мироновна, въ шелковомъ головномъ платкѣ и темномъ шерстяномъ салопѣ, съ узелкомъ въ рукахъ, тихонько шла позади. Маша побѣжала по кустамъ, увлекая за собой брата и тетку. Они перекликались, рвали ландыши и желтые позвонки, срывали вѣтки; Борисъ бѣгаль взапуски съ Машей, ловилъ ее, пугалъ… Больше получаса шли они такимъ путемъ по лѣсу вдоль дороги. Борису припоминались былыя времена, когда, при жизни дѣдушки, совершалось путешествіе въ деревню. Посадятъ, бывало, его противъ бабушки: душно ему въ каретѣ, полинялый сафьянъ разгорится на солнцѣ, запахъ отъ него такой непріятный; въ лѣсу хочется выпрыгнуть, — не пускаютъ… сиди и гляди, какъ мелькаютъ передъ глазами веселые кустики и яркіе полевые цвѣтки. А дворня отправлялась цѣлой ордой, чуть-ли не на десяти телегахъ. На одной всегда помѣщали письменный столъ, изъ кабинета дѣдушки, и торчалъ онъ своими четырьмя ногами вверхъ. На кухонной телегѣ засѣдалъ пузатый Михайло Ивановъ, съ жирнымъ, поварскимъ лицомъ. Горничныя въ затрапезныхъ платьяхъ, взобравшись на возы, хихикали оттуда на остроты кого-нибудь изъ лакеевъ. Дворецкій шелъ всегда пѣшкомъ. Ему поручалось нести въ салфеткѣ часы изъ кабинета.

И все это прошло… Борису уже казалось, что онъ никогда не былъ мальчикомъ, что онъ давно баринъ, что давнымъ-давно никто не смѣетъ посадить его въ желтую карету…

Тотчасъ за лѣсомъ открывалась деревня. Карета въѣхала въ околицу или, лучше сказать, въ ворота съ барскими затѣями, съ двумя большими столбами, на верху которыхъ красовалось по деревянному шару. Порядокъ былъ расположенъ въ одну линію. Избы новыя, съ тесовыми крышами и балкончиками. Почти предъ каждой избой колодезь съ длиннѣйшей жердью. Домъ въ Липкахъ былъ двухэтажный, высокій, съ четырьмя балконами и бельведеромъ.

На крыльцѣ Бориса и Софью Николаевну встрѣтила Аннушка. Они выскочили, взяли подъ руки Машу и побѣжали по комнатамъ. Сперва осмотрѣли нижній этажъ, нѣсколько темноватый, съ деревенской желтой мебелью, обитою какимъ-то замысловатымъ ситцемъ, съ охотничьими сценами… Потомъ взбѣжали на верхъ. Большая бѣлая зала, съ хорами, уставлена была высокими миртами, лимонами и олеандрами. Свѣту было много, — съ двухъ сторонъ по балкону. Особый запахъ свѣжести и пустоты стоялъ по всѣмъ комнатамъ. Софья Николаевна рѣшила, что наверху прохладно и хорошо гулять, но жить уютнѣе внизу.

Осмотрѣвши домъ, всѣ трое спустились по терассѣ въ цвѣтникъ, разбитый въ видѣ арфы. Передъ терассой — большой дерновый кругъ, съ клумбой посрединѣ, открывалъ видъ на высокія красныя качели съ флагами и ярко-зеленымъ кресломъ. Вдоль дорожки, шедшей вокругъ дерна, зеленѣли кусты жимолостей, розъ; лиловый и бѣлый цвѣтъ сирени мѣшался съ серебристымъ отливомъ дрожащихъ листьевъ тополя.

Маша побѣжала по дорожкамъ къ качелямъ, взлѣзла на сидѣнье и начала сама раскачивать; Софья Николаевна и Борисъ остались одни и, какъ дѣти, пустились также бѣжать, внизъ, по липовой аллеѣ, къ сквозной калиткѣ, откуда открывался далекій видъ съ горы. Садъ былъ расположенъ на крутой, выпуклой горѣ. Вдали, по лѣвую руку, виднѣлось большое село съ красной церковью; подъ горой вилась рѣка, съ жиденькимъ мостикомъ и бѣлой купальней. Справа, спускалась внизъ долина съ яркимъ лугомъ и кудрявыми дубками по окраинамъ. Еще подальше зеленѣлъ темный сосновый боръ и уходилъ въ глубь горизонта. Въ воздухѣ было невозмутимо покойно. Простой, не эфектной красотой дышала вокругъ сельская картина; но на нее можно было засмотрѣться…

Долго, Долго бродили они по садамъ. Ихъ было цѣлыхъ три. Большой фруктовый садъ примыкалъ къ старинному саду, какіе нынче уже выводятся и вырубаются. Четыре длинныя аллеи изъ клена, березы и липы составляли огромный четырехугольникъ, почти заросшій всякой дичью. На углу одной изъ этихъ темныхъ аллей, широкая дерновая скамья приглашала подъ тѣни черемухи и густой рябины, съ извилистыми переплетенными стволами.

Часу до десятаго засидѣлись они на этой скамьѣ, въ тихихъ разговорахъ, въ воспоминаніяхъ былаго, вдыхая въ себя привольную жизнь, полную красоты, здоровья, природы и горячей, безотвѣтной любви съ ея вѣчными радостями…

И вдругъ, при первомъ яркомъ лучѣ восходящаго свѣтлаго мѣсяца, въ кустахъ черемухи, загремѣлъ соловей, можетъ быть, въ первый еще разъ. «Тю, тю!…» разнеслась по глубокимъ аллеямъ молчаливаго сада и раскатисто, стремительно-страстно полилась пѣсни чудной птицы…

Внизу, разговоръ смолкъ; слышались только тихія ласки, прерываемыя поцѣлуями.

XLVI.

На другой день рано проснулись обитатели липкинскаго дома. Они собрались къ обѣднѣ, въ село Худяково. Сѣли въ большую линейку, взяли съ собой Аннушку, Мироновну; по дорогѣ подсадили двухъ мальчиковъ и трехъ крестьянскихъ дѣвочекъ, въ цвѣтныхъ сарафанахъ, пестрѣйшихъ передникахъ, подвязанныхъ подъ мышки, и свѣтлыхъ головныхъ платкахъ съ распущенными концами.

Худяково, довольно большое казенное село, лежало на пригоркѣ. Почти вся дорога шла косогоромъ, и Маша боялась упасть съ линейки. Дѣвчонки хихикали, а мальчики спрыгивали и бѣжали, придерживаясь за крылья линейки. Обѣдня шла по-деревенски, безъ дьякона; дьячки и два-три молодыхъ парня пѣли ужасно.

Телепневы, вернувшись отъ обѣдни, позавтракали на открытомъ воздухѣ. Часу во второмъ Борисъ ходилъ купаться. Обѣдали рано; въ два