«Сад? А-а, он обозначает местоположение!» Кип вытащил карту – и ему повезло. Полный комплект карт, контролирующих время!

Первые ходы он использовал, чтобы собрать свет различных цветов, которые понадобятся ему в будущем. Казалось, будто он вообще ничего не делает. Андросс разыграл «Суперхромата» – могущественную карту из желтой колоды, которая обеспечивала, что его заклинания будут держаться. Затем он создал для себя желтый меч, для чего потребовалось два хода: один, чтобы его начертить, и второй, чтобы запечатать люксин.

Увидев, что Кип выложил «Панику», старик поджал губы. Он не знал ни одной зеленой колоды, которая использовала бы стратегию, выбранную Кипом.

Андросс заменил пятисекундные часы на четырехсекундные. Разыгрывая «Панику» против холодного старика, который, должно быть, не испытывал паники ни разу за всю свою долгую жизнь, Кип ощутил особое удовольствие, сродни радостному провороту кинжала в ране.

Андросс напал, и Кип даже не попытался остановить его. Атака унесла чуть ли не половину его жизни.

Вместо этого Кип разыграл еще одну «Панику». Четырехсекундные часы заменили на трехсекундные.

Стратегия была, разумеется, абсолютно нечестной. Слепцу и так требовалось по меньшей мере на секунду больше времени, чем зрячему, чтобы понять, какая карта была разыграна. Понятно, что за три секунды он не мог успеть разработать никакой серьезной тактики.

Старик напал еще раз, и Кип оказался на волосок от смерти. Едва живой, Кип ответил рядом собственных слабосильных атак. Учитывая, сколько времени требовалось Андроссу, чтобы вытянуть карту, ощупать ее, а затем ответную карту Кипа, ни на что другое у него уже не оставалось.

Кип разоружил его, стараясь делать ходы с максимальной быстротой, чтобы насколько возможно лишить Андросса времени на раздумья. Спустя еще пять ходов, нанеся ему сотню слабых ранений, он наконец прикончил старика.

Андросс грохнул кулаком о столешницу, взмахом руки смел со стола все песочные часы – несколько из них разбились о противоположную стену. Он стиснул кулаки, и было видно, что они дрожат.

– Дай мне твою колоду, – проговорил старик, едва сдерживая ярость.

– Она на столе перед вами, – отозвался Кип.

У него перехватило горло, и голос прозвучал пискляво. Хотя и смутно удивляясь, с какой стати ему испытывать такой ужас перед слепым, дряхлым стариком, он ничего не мог с собой поделать.

Андросс перебрал пальцами колоду с удивительной скоростью, учитывая его слепоту.

– Ты подменил колоду, – сказал он. – Гринвуди!

– Господин, я не заметил, когда он это сделал. Это мой промах.

– Я знаю, что это твой промах! – завопил Андросс, срывая голос. Кип внезапно остро почувствовал, что Андросс Гайл, будучи Красным люкслордом, извлекал красный люксин вдвое дольше, чем сам Кип существовал на этом свете. Темнота в комнате должна была не дать Андроссу превратиться в выцветка, однако он мог стоять очень, очень близко к черте. – Прочь, бастард! Ступай прочь!

Кип, словно вросший в кресло, облизнул губы.

– Я сказал, прочь! – взревел Андросс.

Кип сжался в комок. Очень тихо и почтительно он ответил:

– Мне нужен договор на Тею, господин. И моя колода. Прошу вас.

Оскалившись, Андросс швырнул колоду Кипу в лицо, вихрем развернулся и ринулся к своей спальне. На пороге он задержался, но не стал оборачиваться.

– Гринвуди! – рявкнул он.

– Да, господин, – отозвался тот.

Раб провел столько лет со своим господином, что был способен уловить точное значение желаний Красного люкслорда по малейшим оттенкам его голоса.

Дверь за Андроссом захлопнулась. Кип стал подбирать разбросанные карты. Гринвуди принес стопку бумаг и печать Андросса Гайла.

– Имя матери? – спросил он вполголоса.

– Каталина.

– Полное имя.

– Каталина Делаурия.

Гринвуди кивнул, как если бы знал это с самого начала и просто хотел подтвердить информацию. У Кипа промелькнула мысль, что даже сейчас, потерпев поражение, Андросс Гайл сумел выманить у него некую информацию. Кип понятия не имел, насколько эта информация ценна, но не сомневался, что паук продолжает плести свои шелковые сети с каждым вздохом.

Гринвуди заполнил документы, приложил печать и протянул бумаги Кипу. На листе виднелось бурое пятно. Кровь?

– Передай это главному писцу в Башне Призмы. И прими мои поздравления: теперь ты – владелец молодой рабыни. Наслаждайся!

Глава 59. Мерцающий плащ

Один, два, три, четыре, пять…Вне времени. Вне пространства. Растворяясь…

Прикасаясь каждым из пальцев к одной из точек, он ощущал, словно перед ним разворачивается свиток. Не просто чувства: пять основных цветов давали возможность видеть, осязать, слышать, чувствовать запахи и вкусы, но и многое другое помимо этого.

Сверхфиолетовый и синий объединились под его большим пальцем в нижнем левом углу карты: очертания городов и строений вспыхнули тонкими, четкими, логичными линиями. Затем поднялись с листа – линии, воссоздающие мысль, историю, причинные связи; однако он продолжал погружаться глубже.

Зеленый – под указательным, в верхнем левом углу. Воплощение: здоровье и форма тела, в котором, как он теперь знал, ему предстояло обитать; однако также и тела вокруг него, физические присутствия, чужие жизни – больные и здоровые, слабые и полные сил. Даже искорки рыб в заливе, даже фоновое свечение жизни в морской пучине и невозмутимое спокойствие, излучаемое травой и деревьями этого острова. Его тело на этой карте было сильным – человек в самом расцвете, хотя и не без своих болячек. Возможно, воин или кто-то вроде того? Старая травма спины, так до конца и не зажившая… Лодыжка, которую он подворачивал десятки раз, извечно слабое место… Однако дальше, глубже, он ощутил силу его мышц, грацию бойца, выросшего в танцевальной труппе; ощутил сдерживаемое либидо человека, путешествующего с женщиной, которую он желает.

Следующим пальцем был безымянный. Правый верхний угол. Оранжевый цвет. Если зеленый означал саму жизнь, то оранжевый обеспечивал связь между всем живущим. Сияющие синие линии причинности и логики теперь ожили; без этого они не имели бы смысла. Некоторые из этих синих конструкций обозначали лживые россказни этого человека, обоснования, которые он подводил под свои выдумки, ложные следы, обманы и ловушки, изобретенные им, чтобы сбить с толку допрашивающих его. И вдруг, совсем неожиданно, юноша ощутил, насколько опасен этот человек. В нем было что-то низкое. У него была связь с Нией – теперь он знал, что так звали женщину. Это была его напарница, женщина, от которой он не мог отвести взгляда – восхищенного, жаждущего, ненавидящего.

Однажды, только один раз, он уломал ее переспать с ним. Впоследствии она сказала, что убьет его, если он еще хоть раз ее коснется. Что он был с ней слишком груб или что-то вроде того.

Просто она не хотела признать, что ей это понравилось. Бабья слабость. Стыдливость. Впрочем, драться она умела… После их единственного свидания она попросила начальство дать ей другого напарника, но не стала объяснять почему. Опять же, слабость: постеснялась сказать. Ей отказали.

Тем не менее с тех пор он ее не трогал. Ния умела пользоваться кинжалом, умела стрелять, умела таить обиду. Тем не менее он не мог не фантазировать о том, как снова ее свяжет. Как правило,