Шрифт:
Закладка:
Совсем скоро Розу должны выписать из больницы. Она звонила дважды, но я сбрасывала звонок, а потом и вовсе заблокировала ее номер. Я ни капли не сомневалась, что если я соглашусь на разговор, то Роза продолжит врать. Она не считала себя виноватой и ни в чем не раскаивалась. Мне также звонил отец Розы, который оставлял длинные голосовые сообщения. В них он убежденно твердил о том, что Роза была лишь невинной жертвой Уильяма. Вишенкой на торте в честь святой Розы был звонок от адвоката. Я решила, что говорить с Розой буду только в присутствии полиции.
В ближайшие несколько месяцев я дам показания против нее. Это не месть, на сегодняшний день мне больше не хотелось заставить ее ощутить себя виноватой или ответственной за сотворенное. Просто люди, которые пострадали от их с Уильямом действий, заслуживали правосудия.
Хуже всего было осознание того, что я никогда не освобожусь от Розы. С другой стороны, разве кто-то может утверждать, что сумел освободиться от другого?
Еще несколько дней спустя я позвонила Северине Фальконе.
– Северина, это Изабель.
– О, женщина из новостей. Что тебе нужно?
– Северина, я бы связалась с тобой раньше, но я и правда не могла. Я расскажу тебе правду, если ты дашь мне шанс.
– Ты так и не попрощалась, не выходила на связь, сбежала. И меня смущает то, как ты отнеслась к Никколо, у которого, кстати, появилась новая девушка. Она нравится даже Бет. Но ты! Ты разочаровала меня. Ты использовала нас так же, как и Роза. Вы трое заодно, ты, Роза и тот профессор.
– Нет, Северина. Роза обманула меня. Она использовала тебя, меня, Никколо, твоего отца и Бет, всех нас. И профессор тоже. Эта история слишком длинная, чтобы рассказывать по телефону. Но если вкратце, то Роза попросила меня о помощи. Я никому не говорила, потому что она заставила меня поверить, что наши жизни в опасности. Мне жаль, что я причинила тебе столько боли. Если ты не захочешь больше иметь со мной дела, я пойму. Но я звоню по важному делу. Ты в Лондоне или Генуе?
– В Генуе. Приехала на Пасху. Мой отец нездоров, у него проблемы с сердцем. Ему нужна операция. Конечно, он все время твердит о проклятии, наложенном на изумруд.
– Мне жаль это слышать. Но Севи… Северина. Платье в твоем шкафу, то самое, которое нашли при раскопках часовни Фальконе, вместе с портретом женщины с изумрудным ожерельем. Это платье то же самое, что и на портрете?
– Почему ты спрашиваешь?
– Я нашла документ, в котором говорится… что изумруд Фальконе спрятан внутри платья!
– Того, что на портрете? Проклятый изумруд? Внутри платья? В моем шкафу… подожди, я посмотрю. Хорошо, хорошо, я возьму телефон с собой. Мне нужно несколько секунд.
Она положила трубку, и я ждала, пока не услышала ее слова:
– Ничего себе! Платье и правда то же, что изображено на портрете. Но в байку с изумрудом мне не верится. Платье же было здесь все это время. Неужели в нем спрятан изумруд?
– Начни с лифа, возможно, камень зашит между пластинами из китового уса. Прощупай, думаю, ты почувствуешь.
– Я ничего не чувствую, хотя пластины издают какие-то странные звуки. Похоже на хруст или шелест. Некоторые деформированы. Подожди, я должна нормально осмотреть платье, я тебе перезвоню.
Я села у окна и уставилась в одну точку. Через тридцать минут раздался звонок.
– Бабушка убила бы меня, если бы узнала, что я уничтожила нашу семейную реликвию. Но Изабель…
– Ты нашла его?
– Я не нашла изумруд, но между пластинами были вшиты очень старые бумаги, кажется, это письма. Они написаны на итальянском. Старом итальянском.
– Ты можешь что-то разобрать?
– Нет. Так же, как я не могла прочитать те письма, которые давала тебе.
– Может, получится разобрать подпись?
– Кажется, там написано «Томмазо Фальконе», – сказала она.
– Невероятно!
– Я могу отсканировать и отправить тебе письмо по электронной почте. Или сканер повредит бумагу?
– Спасибо, Северина. Сканирование не должно повредить письмо.
– Мне нужно пару-тройку часов. Когда отцу станет легче, я вернусь в Лондон и приеду в Шотландию. Тогда и поговорим.
– Было бы здорово, – обрадовалась я. – Отправь сканы когда будет удобно.
Через несколько часов на мою электронную почту пришли сканы письма от Северины. Я заварила чашку чая и начала читать.
Мой дорогой кузен Филиппо,
Я доверил это дело близкому другу и верю, что ты получишь это письмо.
Пожалуйста, позволь мне извиниться. Ты ожидал найти не бумаги, а изумруд, спрятанный между слоями этого тонкого шелкового платья. Однако история, которую сейчас прочтешь, даст тебе нечто более ценное: правду о твоей семье.
Начну с соболезнований. Я сожалею о смерти твоего отца, Пьерфранческо. Я надеюсь, что ты извлечешь уроки из его благородных поступков и моих ошибок. Ты еще молод, кузен, а у молодых есть время.
Хотя наши отцы были братьями, наши семьи жили в разных странах, и поскольку мы не знали друг друга до недавнего времени, я делюсь подробностями своей жизни.
После того как мой отец был изгнан из Генуи, у меня было счастливое детство вместе с моими братьями и сестрами во Франции. В 1565 году мы с моим братом Федерико отправились в путешествие в Бразилию по поручению королевы Екатерины. Именно там мне открылся истинный характер моего брата. Я не буду перечислять все те грехи, которые совершил Федерико во время этого путешествия, но он стал отцом ребенка от женщины, честь которой я пытался сохранить, поспешно на ней женившись. Эта женщина, происходившая из королевского рода и жившая в изгнании, подарила мне один большой изумруд, возможно, в надежде, что мы поможем собрать армию, чтобы вернуть утраченное королевство. Мы ей не помогли.
По возвращении во Францию мы с Федерико были избалованы королевской благосклонностью. Благодаря ей я снискал внимание среди женщин. Я был самовлюбленным юнцом, часть своей жизни в те годы не могу сейчас вспомнить, потому что слишком часто бывал пьян. Мне были интересны женщины, не отвечавшие мне взаимностью. Что же касается тех, кто любил меня, то вскоре я от них устал.
Будучи младшим сыном в семье, я всегда последним узнавал о планах, в которых я был замешан.
Однажды я был приглашен на званый обед, где я впервые встретил любовь всей моей жизни, Мадлен де ла Фер. В тот же вечер я написал ей письмо, в котором признался в своих чувствах, но Мадлен, будучи
