Морргот находит меня очаровательной. Я фыркаю.

– Что-то случилось? – Данте предлагает мне свою руку.

Я пытаюсь придать лицу нейтральное выражение.

– Просто представляю, как у всех вытянутся лица, когда я войду.

На его губах появляется улыбка.

– Да еще с тобой под руку. Попросишь награду?

Его рука дрогнула под кончиками моих пальцев, и я понимаю, что сболтнула лишнее. Я притворилась, что не знаю, что попала в список разыскиваемых персон, так откуда же я знаю о вознаграждении?

Merda. Merda. Merda.

Да, это заслуживает трех порций дерьма. Прежде чем Данте успевает что-либо сказать, я пытаюсь исправить положение:

– За мое возвращение были предложены деньги, я ведь права?

– Ты не ошибаешься, но…

– Мне любопытно, – я продолжаю, – сколько я стою? Золотую монету как минимум, я надеюсь.

Когда двое слуг в тюрбанах распахивают двустворчатую дверь со вставками из перламутра и стекла, Данте поворачивает меня к себе.

– Он предложил сотню золотых за тебя, Фэллон.

Я притворно ахаю и прижимаю ладонь к сердцу.

– За меня?

– Мечтой Марко всегда было захватить остров Шаббе.

Моя рука скользит, пробегая по бархату.

– Ты имеешь в виду королевство во главе с королевой?

– Это остров с самопровозглашенной правительницей. Вряд ли это королевство.

Меня беспокоит, что он избегает называть Шаббе королевством, но я решаю не противоречить ему, чтобы услышать больше о мечтах Марко и о том, какая мне уготована в них роль.

– Наши корабли не могут приблизиться к берегам, потому что эти дикари тут же прикажут своим змеям потопить нас.

– Своим змеям?

– Ходят слухи, что змеи слушаются шаббинов.

Мое сердце барахтается в грудной клетке, как пойманная рыба.

– Так же как они слушаются тебя.

Глава 61

Я открываю рот от шока – на этот раз я не притворяюсь.

– Мой брат считает, что у твоей матери был роман с шаббином – одним из тех, кто вторгся на наши берега два десятилетия назад.

О боги. Что?!

Я едва не говорю Данте, что это не может быть правдой, поскольку мой отец – Кахол Бэннок, но, к счастью, я физически не могу пошевелить губами. То, что моя мать переспала с вороном, звучит ничуть не лучше, чем с шаббином.

– Конечно, это невозможно, иначе тебя давно бы вышвырнули из Люче, но если ты можешь общаться со змеями, мы бы подплыли к их берегу и… – Он наклоняется к моему уху. – Мы бы начали переговоры.

Переговоры?

– Ты понимаешь свою ценность?

Стекло разлетается вдребезги, его звенящий звук перекрывает белый шум, гудящий у меня в голове.

Я подпрыгиваю. Данте выпрямляется и отпускает мою руку, как будто беспокоится о том, что люди могут подумать, увидев, как он прикасается к полукровке со странными глазами, которая говорит по-змеиному. Впрочем, может, и не говорит.

Я перевожу взгляд с осколков бокала на подол из гранатового шелка, а затем вверх, к бледному продолговатому лицу, обрамленному черными волосами длиной до пояса.

Мне кажется, я смотрю на свою бабушку, за исключением того, что Нонна в Тарелексо и у Нонны зеленые глаза и морщинки вокруг рта и глаз. Глаза у этой женщины голубые, как у мамы, а кожа такая же гладкая, как у нее.

– Ксема! – визжит женщина.

Возможно, это не моя тетя. Но семейное сходство…

Бормотание доносится из гигантской гостиной, битком набитой ярко одетыми гостями, которые медленно поворачиваются к женщине в красном.

– Что теперь, Домицина? – Итак, эта женщина – моя тетя… Голос Ксемы не пронзительный, но он разносится по всему залу, в котором стало так тихо, что я слышу, как Данте медленно сглатывает.

Толпа расступается вокруг женщины с копной серебристых волос, блестящие жемчужины украшают ее остроконечные уши, на плече сидит яркая птица. Женщина медленно проходит вперед, сильно опираясь на богато украшенную трость.

Я представляла, что у нее огненно-рыжие волосы, но оказалось, что такого цвета ее глаза. Они вспыхивают ярче, чем костры, расположенные по всему Сельвати.

– Что за бродяжку вы притащили в мой дом, Princci?

Я моргаю. Я не ожидала объятий, но в самом деле? Бродягу?

Мои пальцы сжимаются в кулаки.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, но бродяги – это бездомные. Поскольку у меня есть дом, который я ужасно люблю, вам бы следовало сказать «посетительница». Или «гостья». Что касается моего появления, то уверяю вас, я пришла добровольно.

Глаза моей прабабушки сверкают. Я подозреваю, что она в двух секундах от того, чтобы испепелить меня.

– Scazza.

Я так привыкла к уничижительному термину, что не возмущаюсь, когда меня называют беспризорницей. Но когда тебя так называют в собственной семье…

Нонна предупреждала меня, что Ксема неприятна, но я не предполагала, что она окажется плодом любви огненной кочерги и сварливого спрайта.

– Тише, Бо[60], – шипит она птице на плече.

Подождите… оскорбление исходило от попугая? Может ли она слышать птиц или он просто говорит вслух?

Данте, должно быть, почувствовал мой шок, потому что наклоняется ко мне и говорит:

– Этот попугай оскорбляет всех, включая принцев.

Ксема останавливается рядом с Домициной, и обе оглядывают меня, скривив губы. Я чувствую себя так, словно попала на страницы одной из маминых книг, той, что о девочке с ужасной мачехой и злыми сводными сестрами; той, в которой девочка становится королевой.

Как уместно.

Мыслями я возвращаюсь к Моррготу. Присматривает ли он за мной из какой-то тени или наблюдает за раскопками Сьюэлла? Я бы хотела, чтобы он сел мне на плечо и посмотрел на этих ужасных людей сверху вниз. Может быть, даже порвал когтем их красивые платья и поцарапал кожу.

О чем я думаю? Пристыженная, я стараюсь заглушить злость. Нонна не этому меня учила.

Я никогда не буду сидеть у тебя на плече, но как только я стану целым, мы сможем обучить их некоторым манерам.

– Нет, – выдыхаю я.

– Нет? – Ксема приподнимает пронзительно черную бровь.

– Нет… предложения выпить? – Я провожу языком по пересохшим губам.

Домицина скрещивает руки на груди:

– Мы не угощаем круглоухих. – Ее взгляд падает на коротко стриженную блондинку, собирающую разбитое стекло.

Стоящая на коленях девушка, полукровка, как и я, вздрагивает. Боюсь представить, каково тут приходися слугам.

Я приклеиваю уверенную улыбку:

– Я и не ждала, что вы будете обслуживать меня, Биснонна[61]. – Учитывая, что даже Домицина не называет ее Нонной, я чувствую, что звание «прабабушка» будет бесконечно ее раздражать.

Естественно, она шипит, как будто я ткнула в нее куском железа.

– На случай если вы