Мы только позже, когда сами дошли до переправы, поняли, в чем дело и почему полк так медленно продвигался. Всадники по одному перебирались, таща лошадей на длинном поводу, и лишь когда один доходил до берега, другой начинал переправу.

Невольно приходила мысль: а что будет с нами? Нас никто не прикроет, и, если большевики, следуя за нами, дойдут до спуска, нам придется переправляться под огнем, и что из этого выйдет? Слава богу, направление ветра гнало дым от горящих вагонов напересечку Дона, и за этим экраном вся операция могла быть проведена. Если бы большевики знали обстановку, одна пушка из Ростова отрезала бы нас от левого берега.

Много времени позже мы узнали, что мы не были последними частями, переправившимися в таких тяжелых условиях. Позже нас подошли обозы пехотных частей и с ними американский Красный Крест, имевший летучий отряд. Его начальник Киркпатрик и бывшая при нем Ирина Княжевич попали в плен к Буденному со всеми обозами. Поистине нам повезло!

Снова началось движение вперед с демонстрацией конной атаки. Наконец мы увидели, что за нами чисто, переправа свободна. В последний раз кинулись мы в симулированную атаку, после чего начали отходить, оставив один взвод корнета Максимова с двумя пулеметами прикрывать нашу переправу. Все обошлось благополучно, и настолько, что Максимов, воспользовавшись наличием двух тачанок с пулеметами, вытащил из горящего вагона два мешка с сахаром и погрузил их на тачанки.

С облегчением достигли мы плавней, но признаюсь, что было жутко вступать на льдину с черным промежутком между ней и другой льдиной. Промысел Божий сделал чудо – разбитые льдины прочно сковались, а как мы проклинали погоду 25 декабря!

Усталые, но счастливые пришли мы на хутор Копор южнее Батайска под защитой пехотных полков Добровольческой армии, которые совсем не ожидали, что какие-то белые формирования остались еще по ту сторону Дона. Оказалось не так, и эти чудом спасенные эскадроны оказались той «пожарной командой», которая позволила пехоте Доброармии удержать фронт, и не только удержать, но перейти в наступление и полтора месяца спустя снова занять Ростов.

Как мы спали в эту памятную ночь, можно только догадаться, но наутро нас ждала неприятность. Командир эскадрона кирасир Его Величества, наш любимый друг Петя фон Вак, заболел, как мы предполагали, тифом, и мне пришлось принять от него наш доблестный эскадрон. Считаю своим долгом отметить, что за 15-дневный переход от Павлограда до Ростова ни один кирасир не покинул рядов полка, да и вообще за всю войну ни один солдат не дезертировал, даже находясь в окрестностях своего родного села.

Всем своим моральным успехом Сводно-гвардейский полк обязан совершенно интимной духовной связи, которая создалась между офицерами и солдатами, которые доверяли друг другу и, скажу просто, любили и уважали друг друга.

Прошло много лет, и теперь, вспоминая прошлое, я могу безошибочно сказать, что, если бы в Добровольческой армии были такие полки, как Сводно-гвардейский кавалерийский, никакой враг нам не был бы страшен – наш моральный перевес позволял нам не считать врагов и бить их по-суворовски.

Итак, 27 декабря я вступил в командование нашим лейб-эскадроном, и началась новая славная эпопея, в которой роль конницы в маневренной войне проявила себя в полноте. Номинально мы входили в состав конницы Барбовича (бывшего офицера 10-го Ингерманландского полка и доблестного начальника и георгиевского кавалера). Фактически же наш гвардейский полк действовал самостоятельно, и мы единолично выручали пехоту и казаков из трудного положения – откуда наше прозвище «пожарная команда».

Я использовал наше стояние под Батайском, чтобы занять наших кирасир, не дать им закиснуть от временного безделья. Каждое утро мы выезжали на конные занятия, и я их приучал к немому учению и достиг таких результатов, что при смотре генерала Деникина я услышал лестное замечание, что такой эскадрон можно было бы представить в Царском Селе.

Наш период учений и подготовки скоро пришел к концу, так как противник, прочно основавшись на правом берегу Дона и использовав замерзание воды, начал свои попытки переправы на левый берег. То он атаковал Кулешовку и выбивал из нее алексеевцев, то он переносил свой удар на Ольгинскую, занятую донскими казаками. В том и другом случае полк вызывался по тревоге и, выйдя на исходную позицию, разворачивался в лаву и шел в атаку. Наших атак большевики не принимали и оставляли занятые позиции. Восстановив положение, мы с песнями возвращались на свой бивак, и нужно было видеть лица наших солдат, гордых своим успехом. Не всегда такие атаки проходили гладко. Раз под Ольгинской, когда мы неудержимо пошли в атаку, большевики кинулись к переправам, но их арьергард из пулеметных тачанок открыл огонь во фланг, и в моем эскадроне было 6 убитых и несколько раненых.

Мы занимали центральное положение на окраине Батайска и оттуда кидались то вправо, то влево, ликвидируя все попытки прорвать наш слабый фронт.

Наш моральный перевес был таков, что никакие силы ада не могли бы нам сопротивляться, и это я говорю не только об офицерах, но и все наши солдаты были совершенно уверены в победе каждый раз, что раздавалась команда: «Шашки вон, пики на бедро!»

Чувствовалось, что что-то подготовлялось, так как начальство наше начало проявлять к нам внимание, получены были подковы и шипы, но их хватило на ковку только на передние ноги. Затем наш эскадрон был переведен на восточную окраину Батайска, непосредственно за корниловцами, державшими фронт вдоль реки. В сторону Ольгинской была пустынная равнина, и пришлось к вечеру выслать взвод с офицером на брошенный хутор, прикрывавший наш правый фланг, и держать другой взвод в полной боевой готовности.

Во второй половине января дневальный, несший караул перед расположением 2-го взвода, приводит ко мне молодую женщину, писаную красавицу хохлушку. Звали ее Анной, и прибежала она через Дон, одетая в английскую шинель и высокие сапоги, при полном отсутствии белья. Рассказала она нам фантастическую историю о том, как родителей арестовали, затем отца убили и пришли за ней, так как они зажиточные хуторяне. Ей удалось бежать в чем была, на другом хуторе ей дали шинель, и тут ей удалось спастись к белым. Оснований не было ей не верить. Мы ее согрели, накормили, и Аннушка осталась у нас мыть посуду и помогать в Офицерском собрании.

В конце января я получаю запечатанный конверт из штаба полка, предписывающий эскадрону в полной боевой готовности с пулеметами выступить на сборный пункт ровно в 10 часов вечера, обозы остаются на месте. Я вызвал