зверя, чуть было совсем не затравили собаками, а такого-то, окунутого в дёготь и затем вывалянного в пуху, водили по окольным деревням с барабанным боем и со всенародным объявлением о какой-то провинности перед генералом»[557]. Рязанский губернатор Д. С. Шишков доносил в 1805 г. министру внутренних дел В. П. Кочубею: «…он [Измайлов] азартностью своею и выставляемым своим могуществом такой навёл здесь на всех страх, что не только не смеет ему явно в чём-либо перечить, но даже боятся говорить об его имени. К выбору [на должность предводителя дворянства] многие из лучшего дворянства, зная его, не хотели ехать, но приезжали большею частию такие, которые или желали мест, или были им приглашены и обольщены, даже совсем не следующие быть при выборе».

А. И. Кошелёв, уездный предводитель дворянства в Сапожкове Рязанской губернии в начале 1840-х гг., вспоминает об одном из своих предшественников, бывшем предводителем в течение 18 лет, некоем С. И. Ш. (это, несомненно, Степан Иванович Шиловский): «Он был несколько раз под судом; но по милости денег всегда выходил чистым из самых ужасных дел… Полиция, суд и уездный стряпчий у него в кабинете поканчивали все его дела. Однажды в царствование императора Александра I был прислан для производства следствия флигель-адъютант. Тут деньги были бессильны; но опытный делец не стал в тупик. Когда следствие было кончено, все документы собраны, все показания сняты и следователь уже собирался уезжать, тогда в кушание было что-то подложено; он уснул крепким сном, а всё дело было у него украдено. Затем новое следствие; прислан был уже человек более практичный, чем флигель-адъютант, и Ш. вышел бел как снег. Дворяне почти все были его должниками, и он не иначе им говорил, как „ты“. На выборы он их возил на свой счёт, и вследствие того всегда был выбираем значительным большинством».

В Нижегородской губернии гремела слава князя Е. А. Грузинского, «который в своём имении жил… как хан среднеазиатских государств» (А. И. Дельвиг). По словам И. М. Долгорукова, это был «отважный буян, он вмешивался в дела каждого, судил и рядил по произволу и каждому доказывал вину его и правость коренными русскими аргументами, т. е. кулаками: кому глаз выбьет, кому бороду выдерет — такова юстиция его светлости, все жители губернии не смеют на него жаловаться, всё запугано пышным его именем. Селение его наполнено беглыми, они у него торгуют, водворяются, и никто их пошевелить не смеет. Правительство местное всё это знает, но молчит, а то князь по своим связям надует такие тучи, от которых никто не спасётся».

Жизнь русского дворянства была пронизана отношениями власти-подчинения. Об этом хорошо написала Марта Вильмот, наблюдательная компаньонка княгини Е. Р. Дашковой: «Всякое общество, какое я когда-либо здесь видела, — это двор в миниатюре… Эти люди усваивают искусство интриги вместе с воздухом, которым дышат, а с интригой — сопутствующие ей лесть и способность сочетать такие крайности, как власть и зависимость, дабы достигнуть положения при дворе и избежать немилости. Впрочем, это так и должно быть из-за существующего порядка вещей. С одной стороны, они обладают почти неограниченной властью над крепостными, а с другой — осознают свою едва ли не полную зависимость от высочайшей воли. Если кто-либо не дослуживается до чина, то, будь он хоть миллионер, он не вправе будет запрячь в свою карету четвёрку лошадей. Следовательно, каждый отец учит своего сына льстить для продвижения по службе, а из этого ясно, что служить тот будет не из чувства патриотизма, а для получения чина».

Вопиющим продолжало оставаться крепостное рабство. Лишь несколько примеров. Кошелёв пишет, что С. И. Ш. (Шиловский) «засекал до смерти людей, зарывал их у себя в саду и подавал объявления о том, что такой-то от него бежал». Рязанский помещик князь И. Н. Гагарин «[ч]асто, и иногда безвинно, наказывал людей своих собственноручно арапником, плетью, кнутом, палкою и вообще чем попало»[558]. 30 ноября 1816 г. при его непосредственном участии был насмерть забит дворовый человек Михаил Андреев. Дело получило огласку, но только третье следствие сумело доказать вину Гагарина, который к тому времени умер. После жестоких побоев помещика Суханова скончался 12-летний мальчик-слуга, на охоте упустивший зайца. «Дело было замято, но вскоре возбудилось вновь, вследствие жалобы, поданной со стороны родственников Суханова. Назначено переследование, и правосудие подвергалось большому испытанию до тех пор, пока дело не поступило на рассмотрение Государственного Совета, который полагал: лиша Суханова чина коллежского регистратора, отдать в военную службу, в какую годным окажется. Это мнение Высочайше утверждено»[559]. Упомянутый выше Измайлов держал провинившихся, по его мнению, крестьян в специальной арестантской комнате в железных кандалах и в железных рогатках на шее. У него был заведён гарем из 30 красивейших девушек (среди них были и несовершеннолетние), содержавшийся в флигеле с решётками на окнах.

Гарем содержал и нижегородский помещик П. А. Кошкаров. Я. М. Неверов вспоминал, как в шесть лет, т. е. в 1816 г., стал свидетелем расправы над пытавшимися убежать вместе гаремной девушкой и дворовым парнем, принадлежавшими Кошкарову: «Афимья после сильной порки была посажена на стул на целый месяц. Это одно из самых жестоких наказаний, теперь едва ли кому известных, а потому я постараюсь описать его. На шею обвинённой надевался широкий железный ошейник, запиравшийся на замок, ключ от которого был у начальницы гарема; к ошейнику прикреплена небольшая железная цепь, оканчивающаяся огромным деревянным обрубком, так что, хотя и можно было, приподняв с особым усилием последний, перейти с одного места на другое, — но по большей части это делалось не иначе, как с стороннею помощью; вверху у ошейника торчали железные спицы, которые препятствовали наклону головы, так что несчастная должна была сидеть неподвижно, и только на ночь подкладывали ей под задние спицы ошейника подушку, чтоб она сидя могла заснуть…». Возлюбленного Афимьи чуть не засекли до смерти.

Крестьяне деревни Каинки Казанской губернии, принадлежавшей земскому исправнику Александру Есипову, подали на него жалобу, в которой говорилось, что «в целом селе девок даже до 10 лет не осталось не обесчещенных…». Костромской помещик Шипов, как установило следствие, изнасиловал 15 девушек.

«Архивы министерства юстиции и внутренних дел переполнены делами подобного рода; но надо при этом припомнить, что девять десятых помещиков, при помощи полиции и даже предводителей дворянства, скрывали свои преступления, не доходившие до сведения правительства. Злоупотребление помещичьей властью было так велико и обще, что помещик, мало-мальски снисходительный к своим крестьянам, поощрялся наградою»[560].

Кэтрин Вильмот, вторая из сестёр-компаньонок Е. Р. Дашковой, писала: «Княгиня милосердна; участь её крестьян гораздо лучше, чем крепостных других хозяев, но это никоим образом не улучшает систему в целом. Каждый дворянин всемогущ. Он может быть ангелом или дьяволом! Шансов